В итоге всех раздумий мне снилось, как Матвей взял кисточку в руку, украшенную пауком на тыльной стороне ладони, и вместо холста принялся рисовать прямо на мне. Щекотно, влажной краской, не разрывая тяжёлого зрительного контакта выводил узоры вокруг ключиц, а я почему-то не могла дышать. Цветные капли текли в ложбинку груди, пускали мурашки по коже..
Проснулась я в холодном поту на рассвете, с дикой головной болью. Долго ворочалась, больше не сумев нащупать желанный отдых сознания. К семи утра, когда к воротам подъехал неприметный серый грузовичок, а курьер без лишних слов оставил возле них клетку с курицей, я уже попрощалась с попытками уснуть и протопала за завтраком Вадима сама, кутаясь в махровый халат от прохлады. Дождавшись, пока нанятый Женькой курьер уедет, забрала из-за ограды клетку и с тоской посмотрела на жмущуюся к стальным прутьям перепуганную птичку.
— Прости, но тебе сегодня не фартануло, — вздохнула я, потащив её в дом.
Кормить Вадика оказалось удобнее в ванной, чтобы сразу смыть все следы его грязной трапезы. Вчера Матвей сделал всё сам, даже помыл потом рожу и руки зомби, но раз уж сегодня меня одолела бессонница — моя очередь возиться в этом. Я зашла в комнату Вадима, велела ему идти за мной, и он послушно поплёлся следом, то и дело шумно втягивая запах добычи. Стараясь не дрожать от мысли, что и мной голодная тварь в растянутых трусах полакомиться не прочь, я выпустила несчастную курицу в ванной и спешно отскочила к стене, чётко скомандовав:
— Вадим, жрать!
Издав радостное «Ы-ы-ы!» зомби шустро бросился за своим отчаянно хлопающим крыльями завтраком и умял его с неприятным хрустом костей, предсмертным кудахтаньем и полетевшими во все стороны перьями. Это и заняло не больше минуты: шмяк, и одни брызги крови на нежно-розовом кафеле. Уже представляя, чего ждать, я с толикой извращённого любопытства наблюдала, как Вадим запускал длинные и даже на вид острые клыки в плоть и перемалывал всё разом словно мясорубка — мясо, пух, даже с треском сломавшийся птичий клюв.
— Да уж, это тебе не гаспаччо и не паэлья с креветками, — только и пробормотала я, вспоминая, как придирчиво раньше он относился ко всему, что попадало в его гурманский рот. Не зря судить конкурс шеф-поваров хотел лично: угодить тонкому вкусу был способен далеко не каждый кулинар.
Вадим сглотнул в последний раз и как будто бы даже с тоской посмотрел на пустоту в своих испачканных ладонях — если бы подёрнутые белой пеленой глаза ещё могли выражать тоску. Он поднял голову и вдруг с оскалом шагнул ко мне, на что я спешно приказала:
— Вадим, стоять! Всё, золотой мой, завтрак закончен, десерта не будет. Дальше мы умываемся и как хорошие больные ангиной мальчики укладываемся в кроватку, ясно?
Естественно, реакции на это не было, но клыки в окровавленной пасти медленно, словно нехотя втянулись обратно в челюсть. Облегчённо расправив плечи, я натянула перчатки и почти без желания блевануть умыла Вадика, увела обратно в спальню и уложила. Для верности напялила на него свою маску для сна: с рисунком из парочки пушистых рыжих котят. До приезда Нины Аркадьевны ещё предстояло убрать беспорядок в ванной и разложить в спальне лекарства.
На прикроватной тумбе вдруг настойчиво загудел телефон Вадима, ещё каким-то чудом не разрядившийся. Мельком глянув на экран, я тихонько ругнулась: гора пропущенных, чаты в мессенджерах разрывались, а особенно настойчиво закидывала деловыми вопросами Вика.
Словно почувствовав, что получит ответ, она позвонила снова, и пришлось с тяжким вздохом разблокировать экран пальцем Вадика.
— Доброе утро, Виктория, — сухо поздоровалась я, присев на краешек кресла.
— Вад… а, это вы, Юлия Леонидовна, — тут же угас источаемый писклявым голоском запал, когда она поняла, кто взял трубку. — А Вадима Владимировича можно услышать?
— К сожалению, нет. Вадим серьёзно заболел, гнойная ангина. Температура под сорок, не может ни говорить, ни решать никаких…
— Ангина? — едва ли не в священном ужасе ахнула Вика и затараторила так, что у меня зазвенело в и без того гудящем затылке: — Гнойная! Кошмар какой! А врач смотрел? Отёк гортани есть? Глотать может? А антибиотики купили? Может, в аптеку сгонять? Или бульончик, я сама сварю, меня бабушка научила…
Я поморщилась: мне только и осталось что слушать это с открытым ртом, потому как вставить хоть какой-то вяк не получалось. Нет, не было никакого секрета в том, что маленькая страшилка (как я мысленно называла эту круглую булочку ростом в метр пятьдесят) боготворила своего босса до полной шизы. Она подобострастно заглядывала ему в рот, бегала за ним по пятам и выполняла даже самые дикие поручения — вроде привезти ему свежую рубашку на совещание к восьми утра, потому что свою успел изгваздать в кофе.
Понятия не имею, каким образом она тогда купила в ещё не открывшихся бутиках шикарную новенькую сорочку с галстуком в тон глаз Вадика, привезла вовремя, да ещё и не ошиблась с размером. Но меня эта услужливость порядком раздражала.
— Виктория, успокойтесь, — кое-как заглушила я её тираду, когда она прервалась для вдоха. — Вадима вчера осмотрел врач, выписал лекарства. Мы с Ниной Аркадьевной о нём позаботимся, но вам пока что придётся взять на себя дела, перенести встречи. У него температура, спит почти всё время.
— Но через неделю же день рождения Владимира Сергеевича! — едва не простонала та, со всхлипом добавив: — Скорее всего, последнее… он так хотел собрать всю семью. Вадим Владимирович и подарок уже ему придумал, я хотела обговорить заказ…
Я мысленно чертыхнулась. Вот этого точно не хватало: чтобы пришлось показывать Вадюшу отцу. Пусть тот уже и из инвалидного кресла не вылезал, но вряд ли его получится заверить, что с сыном всё в порядке. Особенно если тот будет слепо пялиться в одну точку или пытаться откусить папаше уши. Дражайший свёкр даже до сих пор не соглашался на обезболивающие уколы, так что с мозгами у него явно порядок: его брехнёй про воспалённые гланды не обмануть.
— Эм… Виктория, я думаю, за неделю Вадик вряд ли поправится… Не могли бы вы передать это Владимиру Сергеевичу вместе с нашими извинениями? — робко попробовала я увильнуть от грядущего мероприятия, но натолкнулась на неожиданный отказ.
— Ну уж нет, — резко пропищала она. — Это уже ваши, семейные дела. Сами звоните и рассказывайте умирающему старику, почему его единственный сын не приедет поздравить с последним днём рождения. Вы же у нас законная жена! А я — никто! Вот и разбирайтесь сами!
Она отключилась, из трубки пошли гудки, и казалось, даже через них сочился яд. Я вздрогнула и с недоумением взглянула на телефон, а потом на безучастно валяющегося на постели Вадика.
— Чего это с ней? ПМС замучил?
Он, естественно, не ответил — только рыжие котята на маске таращили на меня зелёные глазищи. Пожав плечами — ещё бы по поводу недотраха какой-то очкастой блошки у меня голова не болела — я поставила телефон на зарядку и принялась дежурно отписываться во всех чатах одинаковыми сообщениями и всех ставить в известность о тяжёлой болезни Вадика.
Во рту пересохло, когда список дошёл до Владимира Сергеевича. Тот не пользовался чатами, но уже дважды звонил, и я нервно покусала губы, понимая, что ему тоже придётся толкать ложь об ангине. Палец с новеньким матово-бордовым маникюром завис над экраном, и тут до ушей донёсся слабый хлопок ворот, от которого подскочила как ужаленная: восемь тридцать! Нина Аркадьевна уже притащилась, а в розовой ванной всё ещё валялась клетка от курицы, кружил ворох перьев и алели капли крови…
С паническим писком я метнулась в коридор, напрочь забыв запереть дверь на ключ. Халат развязался, шёлковая сорочка неприятно прилипла к телу, но стоило глянуть в сторону ванной комнаты, как напряжение спало — из-за двери показалась лохматая макушка Матвея, а затем и он сам с чёрным непрозрачным мусорным пакетом в руках.
Я запрокинула голову, с облегчением прикрыв глаза: ещё ни разу не была настолько рада его видеть.
— Спасибо, — от души выдохнула я, даже улыбнувшись краешком губ.