Ох ты ж… Пришлось на короткий миг прикрыть веки, чтобы успеть помолиться всем святым модельерам сразу. Если бы хоть кто-то из мэтров увидел его в этот момент, мир моды перевернулся бы к дьяволу. Потому что эта внесённая лёгкая небрежность вкупе с выглядывающими из-под закатанных рукавов татуировками жилистых предплечий — как вишенка на готовом пирожном. Дала маленькую искорку бунтарства и окончательно заставила меня напрячь бёдра, по которым прошли мурашки.
Чёрт, я сама вырыла себе яму. Даже смазливость Тимура не шла ни в какое сравнение с этой естественной аурой мужчины, которой пропитался воздух.
— Какая разница, десять ей лет или нет, — тем временем бурчал Матвей, словно действительно не понимал, как сногшибательно выглядел. — Я вообще-то её на концерте «КиШ» покупал, ещё когда Горшок живой был.
Да уж, вот эта его фразочка моментально спустила с небес на землю. Нутро не переправить качественной тканью. Погуглить хоть что ли, про кого речь? Едва сдержавшись от желания тут же отдать его футболку на половые тряпки, я хлопнула в ладоши и подытожила:
— Берём всё. Костюм, ремень, три рубашки… Ещё нужны хорошие туфли.
— Юль, ты сдурела? — тут же возмутился Матвей, мельком глянув на ярлычок с ценником на пиджаке. — Ну и нафига оно мне за такие деньги?
— Цыц, — прошипела я, резво поднявшись с дивана. Подошла к нему ближе, доверительно подалась вперёд и прошептала, чтобы нас не слышали убежавшие за ремнём консультантки: — Неприлично в таких местах говорить о цене.
— Неприлично — продавать пару тряпок по цене истребителя. С ума блин сойти, тут нитки золотые что ли…
Он всё продолжал бухтеть, а мне с новым вдохом пришлось отойти на полшага. Аромат его кожи — прелых цветов, дыма и нотки горечи — волной захватил рецепторы и дал слабостью в колени. Фантазия пустилась в разгул, стремительно подбирая дополнение к этому запаху: что-нибудь свежее, древесное.
Да, я однозначно поняла, какой одеколон ему бы подошёл. Но, увы, протащить Матвея ещё и до магазина с косметикой стало задачей невыполнимой: даже в обувном он уже не позволил мне вмешаться в выбор и взял классические туфли-оксфорды. Благо, хотя бы итальянские.
Бросив все покупки в машину, я уже было собиралась скользнуть за руль, но тут он перехватил моё запястье и потянул за собой вдоль оживлённого проспекта.
— Я побыл твоей куклой, так что теперь твоя часть сделки, — заметно взбодрившись, провозгласил Матвей, заглушая звуки улицы и стук моих каблуков по тротуарным плитам.
— И куда мы идём? — осторожно поинтересовалась я, вытянув руку из его прохладных пальцев. Кожу окатило мурашками.
— Жить. Юль, я не был в России лет… пять, наверное, — он задумался и любовно погладил принт на груди: к моему сожалению, после бутика дурацкая футболка снова обезобразила его тело. — И не жил тут на постоянной основе с две тысячи тринадцатого. Я скучал по родным местам, по нашему языку и нашему солнцу, которое не пытается сварить тебя живьём.
Он развёл руки, словно пытался обнять воздух, и тёплый весенний луч озарил бледное лицо. Несколько прохожих с недоумением отшатнулись в стороны. Я тяжко вздохнула: понятно, его сейчас аки Серёжку Есенина потянет обниматься с берёзами и бегать по травке. Но мой вид точно не предполагал таких мероприятий — ни довольно лёгкое жёлтое платье, ни туфли на каблуке, ни едва вынырнувшая из похмелья мордашка. Не хватало знакомых встретить в такой компании…
— Так может, вернёмся домой и выпустим тебя по лесу там погулять? Поцелуешься с ёлочками, споёшь белочкам песни «Любэ», и на этом закончим порыв патриотизма?
Он глянул на меня с налётом грусти, но всё-таки немного утихомирился и сбавил шаг.
— Ты безнадёжна, — вздохнул он с печальной улыбкой. — Но кажется, начинаю к этому привыкать. Просто прогуляйся со мной немного, я хоть надышусь. Мы же правильно идём, впереди набережная?
— Да, но к ней дорога через Парк Чудес, — на автомате ответила я, и тут с запозданием сообразила: — Так это не твой родной город? Откуда ты?
Мы тормознули на светофоре, и пришлось переждать шум проносящихся мимо машин, чтобы не пришлось кричать. Если бы знала, что Матвея потянет аж до вод местной реки, точно бы не пошли пешком — туфли здорово натирали мне пятки.
— Я с Урала, у вас вообще впервые, — пояснил он, когда мы продолжили путь. — Парк Чудес говоришь? Прям то, что надо!
Мои брови невольно поползли вверх от удивления. Причём и от того, что бокор захотел погулять среди пищащих детей, и от понимания: выходит, он рванул из Бенина в наш далеко не столичный и незнакомый ему городок только потому что ему приказали потусторонние силы. Бред.
Но именно в этот момент я чётко представила на его тощей шее здоровенный собачий ошейник.
Впереди показались аллейки парка, и послышался гомон детворы, восторженных криков от крутящихся аттракционов. Солнечный день выкурил из домов всю округу, и здорово пахло цветущими нарциссами вперемешку со свежим попкорном. Пусть лишние звуки неприятно давили на виски, но общая атмосфера пёстрого праздника с кучей воздушных шаров и ненавязчивой музыкой вызывала ностальгию по детству.
— Зачем тебе парк, если всё равно ни на одной карусели не покататься? Эмоции же запрещены, а тут музыка, смех и прочее, — мягко напомнила я, потому как Матвей бодро прошёл на территорию детской радости через приветственную арку. Мимо нас пробежала звонко хохочущая девчушка в розовом платьишке, рассеивая вокруг себя мыльные пузыри.
— О, ты вдруг начала думать о моих эмоциях, — с озорным прищуром глянул на меня бокор. — Лучше бы подумала об этом вчера. Представь, каково это: постоянно на грани сознания контролировать пульс. А в это время одна невыносимая козявка делает всё, чтобы ты сорвался. По сравнению с тем, что творишь ты, всё это вряд ли может меня сильно затронуть. Но я хотя бы буду помнить, что ещё не подох.
В груди кольнуло от радости: он признал. Признал, что ему не всё равно, и отсутствие внешней реакции на меня — просто ради соблюдения условий сделки, ради неразлагающегося тела Вадима. Глупая улыбка расплылась на лице, и сверкающие вокруг огоньки каруселей стали в разы ярче, а день — светлее.
Наверное, именно из-за них я и не заметила, что прямо на нас летел подросток на электросамокате.
— Значит, невыносимая козявка…
— Эй, осторожней! — крикнул Матвей, обхватив мою талию и резко, почти больно дёрнув меня на себя за секунду до того, как самокатчик на полной скорости сшиб бы мою тушку. — Смотри, куда прёшь! — бросил бокор вдогонку даже не тормознувшему придурку.
Я ошалело хлопала глазами, не сразу вообще осознав, что сейчас произошло. Прохлада мужских пальцев чувствовалась даже через ткань платья, а мои ладони каким-то чудесным образом оказались на твёрдой груди Матвея прямо поверх облупившегося принта. Не отрывая испуганного взгляда от моего лица, он громко сглотнул и с глухой безысходностью пробормотал:
— Да. Невыносимая. Тридцать три несчастья, — торопливо выпустив меня из рук, он прикрыл веки и сделал длинный выдох, приложив большой палец к точке измерения пульса на своём запястье. — Ты как вообще до такого возраста дожила, если постоянно притягиваешь неприятности?
Он поморщился и закусил губу, явно пытаясь сосредоточиться. Дышать размеренно. И моя победная радость сменилась жгучим стыдом — он же делал это ради меня. Ради нашей сделки, чтобы я получила всё состояние Демчуков. Уверена, что даже сейчас Вадим в своей комнате выл и метался по кровати, и вдвойне дерьмово, если Нина Аркадьевна уже вернулась…
Нет, план стать хозяйкой «Райстар» определённо важнее, чем моё острое желание прижаться к этому твёрдому телу ещё раз.
— Я была не права, — каким-то чудом сложились у меня эти тихие слова, почти неслышные из-за общего гомона парка и музыки. — Я не должна тебя провоцировать и делать твою задачу сложнее. Мне… жаль, Матвей.