— Ого, я как будто с того света вернулся! Ты чего как из леса сбежала, Чип? — со смехом приобнял меня Женька в ответ и чуть тише добавил: — Всё, как заказала. Скорая с сиренами во дворе, мольберт потом выгружу. А он тебе зачем, кстати?
Я смутилась, не желая особо рассказывать о том, какой подарок решила сделать для Матвея. Мне просто за эти дни уже стало неловко наблюдать за тем, как ему приходилось склоняться над листом на наших сеансах и постоянно поправлять отъезжающую стойку, совершенно не предназначенную для рисования. Это — мелочь в сравнении с тем, как он проливал кровь за мою тупость.
— Да так, небольшой презент для друга, — расплывчато сформулировала я ответ, на что Женька как-то уж очень понимающе шепнул ещё тише:
— Это кстати наш. Не покупной, наш, деда Леонида. Я сохранил, — гордо выпятил он грудь, вынуждая отойти на полшага и восхищённо пролепетать:
— Серьёзно? Ты… молодец, Жень. Спасибо.
Благодарно потрепав его по каштановым вихрам, я посторонилась и наконец пропустила брата в дом. Он между дел разулся и по-мужски пожал руку тут же вышедшему навстречу Матвею:
— Ну привет, братец. Как тут ваши дохлые дела? — слегка преувеличенно бодро поинтересовался Женька, хотя мне слышалось напряжение в тоне.
— Да так же, как и ваши живые: тянемся помаленьку, — даже не повёл бровью бокор.
Обменявшись дежурной любезностью, они прошли в гостиную, а я закрыла входную дверь и метнулась следом, прошлёпав босыми ногами по паркету. Но как только верхний яркий свет упал на лицо Женьки, громко ахнула:
— Это что?!
Прекрасную, совершенную мордашку моего близнеца обезобразил смачный кровоподтёк на скуле. Кинувшись к нему, я приподняла его голову за подбородок, поворачивая синюшной стороной к свету, и от злости сжала челюсти, моментально словив дежавю из детства. О том, как каждый, кто смел обидеть моего брата, получал люлей от меня.
— Кто это сделал? — прошипела я, и Женька смущённо вывернулся из моих рук, пряча взгляд чуть остывших медовых глаз.
— Чип, ну не сейчас…
— Кто. Это. Сделал? — настойчивее отчеканила я, едва сдерживая желание вспомнить пару некрасивых приёмов времён песочницы и оттаскать за волосы неведомого обидчика.
Женька умоляюще посмотрел на Матвея, и тот без слов понял просьбу. Ох уж эти мужики: чтобы признаться в слабости, да на глазах другого самца, это мы ни в жизни!
— Вадим, за мной, — небрежно скомандовал бокор, наверное, лишь по привычке использовав слова. Зомби, послушно поднявшись с дивана, потрусил следом.
Я с раздражением прищурилась, наблюдая за ними. Матвей не утруждался больше никакой комедией: поставив на раскрытую левую ладонь указательный и средний палец правой руки, имитировал ими высокие шаги, которые Вадим старательно копировал. Никакого физического волочения по ступеням и надрывания кишок.
Нет, этот засранец и правда устроил для меня личный театр садизма, вот и всё. Вопрос лишь в том, почему решил закончить этот урок…
Женька проводил их полным ужаса и недоверия взглядом, а когда они скрылись из виду — передёрнулся всем телом.
— Полная жуть, — пробубнил он. — Покойники, шаманы. Как ты тут ещё не свихнулась?
— Да уже почти, — мрачно отозвалась я и плюхнулась на диван, кивнув ему на кресло. — Рассказывай. Кто тебя так разукрасил?
— Шавки Будулая. У двери в квартиру караулили, скоты.
Он притих и сел на предложенное место, едва не наступив на рассыпанное стекло. Пришлось со вздохом поднять-таки зад и пойти к кладовой за щёткой и совком. Мой обречённый вид при этом не остался без удивлённого комментария:
— Ты сама убираешься? А где ваша бабулька-божий одуванчик?
— В отпуске, — чуть громче чем обычно отозвалась я, вытаскивая из владений Нины Аркадьевны орудия труда. — Не хочу, чтобы её сожрал Вадька. Он тот ещё проглот.
Если до этого мне Женька казался непривычно тихим, то теперь он и вовсе замер, а глаза его медленно увеличивались в размере. Списав это на шок осознания, в какой на самом деле опасности мне приходилось жить уже вторую неделю, я не спеша начала сметать в совок осколки и конфеты.
— Чип, ты… как? — вдруг глухо спросил Женька, пытаясь заглянуть мне в лицо. — Честно, ты держишься? А то мне кажется, у тебя слегка… ну…
— Крыша поехала? — понимающе хмыкнула я и мягко стукнула ему щёткой по лодыжке. — Ноги подними.
Он выполнил просьбу, смешно задрав ступни в идеально белых носках, и я вымела из-под них возможные мелкие стёклышки. Всё знаю, ему можно и не говорить вслух: я отказалась от своего удобства ради безопасности бабульки, на которую мне вообще-то должно быть плевать. Хорошо, что он не знал про ежедневную доставку блюд для Матвея и то, как я своими руками четвёртый день подряд мыла за нами посуду.
Такого от меня и родная бабушка с трудом добивалась, а для Вадима мой потолок возможностей когда-то закончился на заваривании чая из пакетика.
— Слушай, со мной всё нормально, — не очень-то уверенно успокоила я тревогу брата, так и не поднимая головы. — Пока держусь, завтра вот повезём нашего ходячего мертвеца на прогулку. Кстати, попроси курьера с утра привезти парочку куриц, пусть наестся до отвала…
— Как скажешь. Я между прочим даже с первой городской договорился, если кто спросит — Вадим лежал этой ночью там, и ему нельзя говорить после операции ещё сутки. — Женька шумно выдохнул и тяжело откинулся в кресле, снова засветив синяк во всей красе. — И когда этот дурдом уже кончится?
— Как только перестанет коптить небо Владимир Сергеевич, — нараспев ответила я, завершив с уборкой осколков и поставив полный совок возле журнального столика. Присев на краешек подлокотника кресла, озабоченно нахмурилась: — Умеешь ты перевести тему. Что там с этими твоими кредиторами-авторитетами? Твою мать, как будто в девяностые живём!
Женька невесело усмехнулся и сгрёб в охапку мою ладонь, согревая её своими — наш привычный жест, от которого так теплело в груди.
— Так эти и есть — пережитки девяностых. Я так-то и не сильно много у них занимал, тысяч тридцать…
— Полагаю, не рублей?
— Естественно. Но мастерская в гору не пошла, я решил отдать попозже, тут ещё банки наседали. Так эти засранцы мне счётчик включили. Требуют теперь какую-то бредовую сумму, но я больше чем брал точно отдавать не собираюсь. Обойдутся, шавки поганые, — он вскинул квадратный подбородок, как поруганная невинность, и я обречённо прикрыла глаза:
— Хочешь сказать, что эти уроды получат от тебя тридцать тысяч и благополучно отстанут? Слабо верится.
— А ты поверь. Юль, у меня тоже друзья есть, я не пальцем деланный. Закончим это дело с «Райстар», и сразу им отдам, но ни копейкой больше чем брал. Они и так по факту больше получат, сейчас доллар в два раза дороже стал.
Кажется, он говорил серьёзно. По крайней мере, верил, что сможет разрулить ситуацию. Я печально улыбнулась уголками губ и мысленно прикинула оставшуюся в тумбочке сумму. Это были деньги на крайний случай, на возможный побег. Отдав их я буквально отрублю себе пути отхода. Но одного короткого взгляда на Женькин синяк хватило, чтобы принять единственно верное решение:
— Ничего ты не будешь ждать. Вдруг они снова заявятся? Хочешь, чтобы тебя начали прижигать утюгом? Сиди здесь. Дам я тебе твои тридцать тысяч… или около того, — без лишних раздумий встав на ноги, я пошла к лестнице, краем уха слыша в спину приглушённое «спасибо, Чип».
А мне не казалось, что делала нечто благородное. Украденные купюры, которые и не были моими. Не мой дом, не мои шмотки в гардеробе и дизайн стен, который не нравился мне. Не знаю, почему это всё стало заметно только теперь, когда я сама начала хоть как-то следить за чистотой. Но остаток вечера после того как уехал с деньгами заметно повеселевший Женька грозил стать кошмарно тоскливым.