— Сходил бы ты к психоаналитику, — посоветовал Оливье Плон, прочитав в 1993 году мой роман «Шейенн», где я разоблачал кое-какие детские мистификации.
Увы и ах! По трем причинам я не гожусь для бесед на кушетке: во-первых, я очень хорошо себя знаю, во-вторых, больше интересуюсь другими, и, в-третьих, мои психологические проблемы питают творческое воображение, и я ни за какие коврижки не позволю промывать себе мозги, да еще и за мои же деньги!
В тот день будущий знаток женских душ облегченно вздохнул, стоило бледному подобию моей матери покинуть кухню.
— Могли засыпаться! — воскликнул он. — Чуть было не догадалась, что мы ее разоблачили!
Я позволил себе упрекнуть их в легкомыслии: если шпионка что-то заподозрит, неприятности будут у меня, а не у них! Могли бы вести себя поосторожней, она все же профессионалка и занервничала, а это плохой знак.
— Да мало ли что… — ворчал Ги де Блегор, хотя спеси у него поубавилось. — Моя мама тоже иногда бывает сама не своя.
— Это из-за месячных, — объяснил Оливье Плон. — У моей такое каждый месяц случается. Но эта тетка — не Поль, а двойник. Вообще не похожа.
— Точно, — согласился Тозелли, намазывая маслом третий гренок. — Могли бы найти кого получше.
— Или купить ей парик, — вставил Аверелл.
— Они не успели, — я решил проявить великодушие, заступившись за врагов.
— Ну конечно, — хмыкнул Блегор. — Королева Бабиола проснулась поутру, подумала: «Нужно быстренько подменить ему мать» — и схватила первую же тетку, что подвернулась.
— Фабиола, — сухо поправил Тозелли.
— Блегор прав, — признал я, чтобы нейтрализовать противника.
— Но почему именно сегодня? — поторопился спросить Тозелли, который не мог допустить, чтобы я уступал хоть в чем-то не блещущему умом гробовщику. — Случилось что-то особенное?
Я обожал этого парня за его истовую веру в меня, за преданность мечте, окрылявшую меня. Тозелли умер от передозировки в двадцать лет.
— Ладно, пошли, — сказал я строго. — Поговорим в другом месте.
Тозелли закусил губу, ужаснувшись мысли, что в нашей кухне могут быть «жучки».
На улице я открыл друзьям «страшную тайну»: Фабиола действовала в спешном порядке, поскольку Объединенные Нации начали секретные переговоры с целью посадить меня на бельгийский трон, когда я подрасту. Они боялись, что Бодуэн I умрет, не оставив наследника, и тогда произойдет революция — как в России.
— Как это — Объединенные Нации? — поинтересовался Аверелл.
— Это когда все страны мира собираются вместе и решают, где будет война, — объяснил Ги де Блегор и добавил ехидным тоном:
— Да чихать они хотели на твою Бельгию! Страна маленькая, ничего интересного, кроме жареной картошки. Объединенным Нациям и без бельгийцев есть чем заняться.
— Ты так думаешь?
Я многозначительно, с легкой издевкой улыбнулся, демонстрируя полную уверенность в себе и в международной значимости «моего» королевства.
— Докажи ему, — взмолился Тозелли.
— Ладно. Будут вам доказательства — завтра.
Тут на сцену выходит ключевой персонаж моего детства, этакий волшебник Мерлин, посланный провидением, чтобы стать невольным соучастником моих выдумок. Из всех взрослых он один затмевал тебя своей статью, воображением и авторитетом, но я на него не злился, а использовал по полной программе.
Одетый с иголочки великан, весивший сто двадцать кило и говоривший с южноамериканским акцентом, синеглазый и седовласый волшебник Мерлин был сыном дона Густаво Герреро, отца-основателя Гаагского трибунала. Две тетушки моей матери работали кухарками в его изумительном поместье «Чиспа», на холмах Ниццы. Они были ровесницами Густаво Герреро-младшего и для краткости называли его между собой Густавито. Когда мы познакомились, ему было семьдесят три: прозвище забавно контрастировало с внушительными габаритами этого заядлого выпивохи (который никогда не пьянел!), его безупречными манерами и редкостной раскованностью. Унаследовав от отца титул посла Сальвадора, внешне он странным образом походил на Питера Устинова, Марлона Брандо и Уинстона Черчилля одновременно.
После смерти родителей и продажи имения Его Превосходительство Густавито взял привычку во время частых наездов на Лазурный берег останавливаться у бывшей прислуги своего отца, что нисколько его не смущало. Сестры вынуждены были тесниться в одной спальне, чтобы устроить «Мсье» со всеми удобствами, а тот пользовался этим без зазрения совести и сибаритствовал, частенько привозя с собой прелестную двадцатипятилетнюю чилийку Росси, которую именовал своим пресс-атташе и которая воспламеняла мои детские сны. Козырной картой нахлебника, осложнявшего жизнь моим двоюродным бабушкам, был его пульмановский шестисотый «мерседес» с дипломатическими номерами — роскошный лимузин, который он в отпуске водил сам.