Наконец мои мольбы были услышаны. Дверь вновь тихонько притворилась, оставив меня в одиночестве грызть кулак, чтобы скрыть душащие всхлипы. Но вот слезы меня совсем не слушались. И текли, и текли, и текли…
Голод забылся. Не хотелось ничего. Как мне теперь показаться на глаза этим людям? Я же буду ощущать себя обманщицей, грязной воровкой, укравшей их покой! А ведь они в придачу столько денег на меня потратили! Они ведь тоже искренне верили, что я — действительно дочь Владислава Петровича! Боже, боже, что мне делать?!
А Стас? Что скажет мне он? Какими глазами он на меня посмотрит, когда узнает, что я не его сестренка? А ведь он обязательно узнает, рано или поздно, но узнает! И скольких еще людей он ввел в заблуждение, называя меня своей сестренкой! Как он потом перед ними оправдается? Скажет, что малявка просто размечталась о богатых родственниках? А что скажут его друзья? Будут насмехаться над моими наивными мечтами? Как же стыдно-то!!!
Ах, мама, почему ты меня оставила?! Почему не забрала с собой в свой мир покоя и безмолвия?
Не знаю, сколько времени я провела под одеялом, предаваясь тоске и отчаянию, заливаясь слезами и проклиная свою наивность и желание иметь полноценную семью. В конце концов просто выдохлась и задремала. А проснулась уже в полном одиночестве.
Пройдясь по комнатам, заметила на кухне записку от Виолетты Игоревны. Она просила меня самостоятельно позавтракать и сообщала, что Стас с отцом поехали в офис подписывать контракт с немцами, а она сама отправилась в салон красоты. «Не скучай, Катенька, скоро буду!» — заканчивалась короткая записка.
Как скоро, интересно? Я бросила взгляд на стильные настенные часы и увидела, что уже почти одиннадцать. Если салон открывается в десять, то вернуться она должна не раньше обеда. Значит, у меня есть еще почти час.
Решение пришло очень быстро. Нельзя оставаться в этом доме на птичьих правах. Если раньше я ощущала полный комфорт в этой квартире, то теперь, узнав, что я здесь абсолютно чужая, я почувствовала давящие тиски этих стен. Нет-нет! Надо уходить. Надо бежать! Я просто не смогу себя вести так, словно ничего не произошло. Будто я не слышала жестокие слова, которые до сих пор звучали в моих ушах, превратившись в причудливый рэп: «Она не сестренка ему! Я тебе не изменял!»
Забыв хоть чем-нибудь перекусить, кинулась к себе в комнату. Подхватила из глубин шкафа свой многострадальный рюкзак и начала судорожно запихивать в него учебники. Только сейчас заметила, что порванную бабой Любой лямку я так и не пришила. Ну конечно, ведь мне купили столько всего нового — белья, одежды, сумочек на все случаи жизни, обувь! Но все это — не мое. Моё — вот, этот рюкзак с болтающейся лямкой, да пара свитеров с потертыми джинсами. Правда, пришлось позаимствовать пакет у Смирновых. Мой ашановский давно почил смертью храбрых, попав под шаловливые лапки Снегурочки. Надеюсь, меня не проклянут за это мелкое воровство.
Вспомнив Снегурочку, не смогла уйти, не потискав это мохнатое чудо. За прошедшие десять дней мой котенок отъелся и превратился в ослепительного красавца! Первое желание — забрать с собой Снегурочку, пришлось безжалостно отмести. Ну куда я ее понесу? Баба Люба не приняла в первый раз, не пустит с котенком и во второй. Пусть остается здесь, хотя бы голодать не будет!
Само собой решилось, куда мне отсюда бежать. Придется потерпеть злорадство старушки. Так и слышу, как она потрясает кулаками и кричит: «А я тебя предупреждала! Хахаль выкинул, так ко мне приползла?!» Пусть. Потерплю. Ведь она почти права. Конечно, меня никто не выгонял, но и оставаться здесь для меня невозможно! В последний раз оглядев просторную квартиру, решительно толкнула дверь и вышла в подъезд, а потом спустилась вниз, во двор.
Осторожно перебирая ногами по заледеневшему тротуару, в быстром темпе побежала в свой двор. Через десять минут я уже стояла перед дверью нашей с бабой Любой квартиры. Прежде чем нажать на кнопку звонка, глубоко вдохнула и выдохнула в попытке успокоить дыхание. Все, теперь я готова держать перед ней ответ. Главное, чтобы впустила!
— Вернулась? — голос у бабы Любы прозвучал хоть и грозно, но с затаенной радостью. — Столько дней не нужна была тебе, а теперь чего вспомнила?
Тут ее взгляд упал на мой многострадальный рюкзак за спиной и невзрачный пакет в руках.
— Неужто права я оказалась?! — ахнула она. — Так-таки выгнал, паршивец?
— Можно мне войти, баб Люба? — дрожащим голосом спросила я. — Я не хочу тут представление для соседей устраивать, а они сейчас наверняка все к дверному глазку прилепились.
— Ну входи, раз пришла, — отступила она в прихожую, а потом вновь шагнула за дверь и громко произнесла, чтоб было слышно всем соседям, что, приложившись ушами к своим дверям, ожидали скандала:
— И нечего вам глазеть, дорогие соседушки! Кина не будет!
Первым делом, как ни странно, она пошла на кухню и поставила чайник. Я же отправилась в свою комнату и плюхнулась на кровать. В комнате ничего не поменялось: было видно, что баба Люба не теряла надежды на мое возвращение, даже пыль протерла.
У меня же на душе было гадко и тоскливо, словно я потеряла последнюю надежду на счастливую жизнь.
— Ну, рассказывай, чего такая побитая? — встала в двери старушка, сложив руки на груди. — Чаю, может, будешь?
Кивнув, я поплелась за ней на кухню. Молча попили чаю с баранками. Желудок наконец-то получил свою порцию топлива и перестал жалобно завывать.
— Ну? — снова уставилась на меня баба Люба.
А я, как тетива у неопытного лучника, выпустившего стрелу, внезапно почувствовала себя расшатанной и бесполезной. Никому я не нужна, кроме этой одинокой старушки. И видит бог, она меня все-таки по-своему любит и заботится обо мне. Поэтому, собравшись с силами, я взяла и рассказала ей всю историю от начала и до конца.
— Это как же так? — удивилась баба Люба, когда я сообщила, что не являюсь дочерью директора фирмы, где работала мама. — Она ведь сама мне призналась перед смертью, что твой отец — ее бывший начальник. Правда, врать не буду — фамилии она не называла!
— Сейчас уже все равно не узнаем правды, — тихо заметила я. — Лучше и не искать ее, наверное…
— Ну и ладно! — стукнула старуха кулаком по столу. — Не надо нам блудных отцов! Плохо, что ли, ты у меня жила?
Не дождавшись моего ответа, она сразу как-то сгорбилась и призналась:
— Да я и сама знаю, что не баловала тебя. Это ведь в воспитательных целях! Вот умру я — кто тебя будет потом на руках-то носить? Уж лучше к суровой жизни заранее приученной быть, чем потом перед нею растеряться и сломаться!
Баба Люба пристально посмотрела на меня и вдруг расплакалась.
— Не простишь меня теперь, дуру старую?
У меня все внутри перевернулось от ее горестных слов.
— Да я уже тебя простила, баба Люба! Ты только не обзывай меня грязными словами, хорошо? Мне ведь больно каждый раз слышать от тебя ругательства в адрес мамы!
Этот день оказался для нас обеих своеобразным катарсисом — очищением души от груза вины и обид. Не скажу, что мы стали закадычными подружками, но ощутимый шаг навстречу друг другу мы сделали!
Глава 25. Слава
Вместо уволившегося Стрельцова отец решил взять на подписание контракта меня. Сказал, что со временем фирма все равно достанется мне, так что я должен начинать постигать азы таких деловых встреч. Ни Волков, ни Николаев этому противиться не стали.
После подписания контракта пришлось ехать с немецкими партнерами праздновать в ресторан. Несмотря на благоприятное окончание этой истории, на душе остался какой-то неприятный осадок. Хорошо хоть, немцы не стали интересоваться, где привычный им по подготовке контракта гер Стрэльцофф, иначе было бы еще хуже.
До дома доехали ближе к семи вечера. Отец был рад, но чем-то удручен. Видимо, тоже переживал из-за конфликта со своим лучшим другом.
Мама встретила нас у самых дверей. Встревоженная, кажется, даже заплаканная.