— Обидно, ну честное слово, обидно. Ну, за что?… Чо было так орать?… Ни за што же… А потом. Я ж ей честно признался, что да…. разбил. Случайно, ненароком же, — сторож посмотрел под стол на еще не открытую бутылку «Агдама», и налил в граненый стакан буро-гранатовую жидкость. Выпил, занюхал коркой ржаного хлеба, и продолжил.
— Разбил я две бутылки портвейна. А она?… Воруешь, воруешь! Еще раз, и уволю! А сама! Не ворует?… Я всю войну с врагами народа бился. Я, может, фашистами контуженый…
Ветеран органов с чувством ударил по столу. Жалобно звякнула посуда, при этом недопитый стакан опрокинулся и портвейн залил стол.
— Мне ползадницы бомбой оторвало! — кричал сержант. Это была чистая правда. Во время войны, в суровую годину одна тысяча девятьсот сорок первого года эшелон сержанта Сучкова, в котором перевозились «зэка» Минской тюрьмы НКВД, попал под бомбежку. В результате «филейная» часть седалища Сучкова уменьшилась на полкило. А потом Иван Трофимович всю войну прослужил «вертухаем» на Колыме, охраняя врагов народа. Но свой долг перед Родиной, несмотря на ранение, сержант исполнял честно и добросовестно. Поэтому и был отмечен медалями: НКВД «За отличную стрельбу» и «За победу над Германией».
Подняв стакан и, огорченно крякнув, Сучков еще раз налил его до краев. Вдохнув воздуха и выпив его в три могучимх глотка, ветеран ожесточенно плюнул в сторону двери и продолжил свой гневный обличительный монолог.
— А сама она! Не ворует!? Да был бы жив Лаврентий Палыч, разве бы он такое допустил, что бы эта… шл…,- тут сторож опасливо посмотрел на дверь. И гневно, даже отчаянно, погрозил костистым кулачком воображаемой хозяйке магазина.
Василий слушал эти страдания друга, как всегда — молча, иногда почесывая за ухом, зевая во весь рот и выгибая спину. Он постоянно был чуток и терпелив, особенно когда старик чесал ему за ухом. Вдруг розовый с черным пятнышком нос кота учуял удивительный по сладости аромат. Запах шел из подсобки мясника, куда рыжий друг и направился, оставив деда Трофимыча наедине с бутылкой. В этот утро мясник Шота решил позавтракать яичницей с ветчиной. Порезав ее на столе, он пошел за яйцами, оставив ветчину без присмотра. Запах от нежной, с розовым жирком, подкопченной датской ветчины был так притягателен, что Василий решился. Кот молниеносно вскочил на стол и рванул с желанной добычей. Он не стал тянуть, мало ли что там случится, быстро умял свининку и, довольный, пошел к себе на топчан. Да, жизнь его кошачья, в общем-то, удалась. А в проходе остался ждать своего часа хрящик, все, что осталось от ветчинки, послужившей трапезой для котика. И все было бы хорошо для тружеников советской торговли. Вот только сегодня был не их день.
Мара Аркадьевна Лозинская, директор магазина, женщина-«мечта поэта» со стройной фигурой и с черными, как греческие маслины глазами, внешне очень походила на популярную актрису Быстрицкую. А характером, при всей своей жесткости в управлении магазином и трудящимся в нем коллективом, была, как она сама считала, истинным ангелом во плоти. Только сегодня с утра она была не в настроении. Как-то все сразу навалилось. Неожиданно, на два дня раньше срока начались месячные. А еще Аркаша, единственный сын, вырос оболтусом.
«Сколько сил и денег стоило, протащить его в институт торговли и отмазать его от армии. Не хочет учиться, как другие. Все ему бы в кабаках родительские деньги транжирить, да с шалавами разными гулять. А пора бы за ум браться — уже двадцать пять исполнилось. Вон вчера, на своей "Волге» стукнул новую «шестерку». Был пьян вдрызг, хорошо хоть не покалечился. Голова прям кругом идет. Хорошо, что дядя родной, Моисей Львович, помог. Он-то давно в торговле, связи огромные, поговорил с кем-то из генералов на Петровке. Но все равно пришлось и к своим «кураторам» из ОБХСС обращаться. Даже вспоминать не хочется. Как представлю похотливую, с двойным подбородком, жирную, физиономию подполковника Подьячева… У-у-у… сволочь-то, свинья. Глазки маленькие. Лысина его… Руки опять распускать будет, пальцы толстые, ладони горячие, потные. Воняет потом, как от старого козла. Вот козел и есть. Нет, ну почему так не везет? Пусть бы просто взял деньги и отвали, нет — «Марочка, розочка моей души, принцесса моего сердца»… Тварь ментовская!»
Мара открыла дверцу бара. Из большой пузатой бутылки налила полную рюмку ароматного напитка. Махом выпила… Горячая волна согрела душу. Перестали дрожать пальцы. — «Да, умеют французы делать коньяк — «Наполеон» это эликсир души, не нашей сивухе чета». — Лозинская подошла к трельяжу поправила прическу, макияж.