«С Канцлером все ясно — объединил немцев. А Горбачев? Что так старающегося всем понравиться и балдеющего от самого себя. Ему чему радоваться было? Он за «тридцать серебряников», за понюшку табаку продал и сдал всех и вся. И свой народ, и свою страну, и армию. Продал и предал весь соцлагерь с миллионами простых коммунистов. И при этом, похоже, искренно был убежден, что делает правильно. Поистине, если Бог хочет наказать, Он лишает разума. Убрать «комбайнера» необходимо, чтобы сохранить Великую страну, и ее народ. Что бы ни развеялись по ветру великие достижения, а несметные богатства не были цинично, нагло разворованы. Нельзя допустить, чтобы, как в той истории страна превратилась в рай для воров — олигархов. Существ выдающихся своей бессовестностью. А большинство народа, утратив все, за что были пролито море крови и, что досталось ценной неимоверных страданий и потерь, стало нищим, постепенно деградируя и вырождаясь. Страна же превратилась в сырьевой придаток развивающегося мира с перспективой быть постепенно поглощенной, более успешными и становящимся с каждым часом все сильнее соседей. Горька судьба такой страны…»
— А товарища Горбачева предлагаю снять с должности Секретаря ЦК и вывести из состава ЦК, как не справившегося со своими обязанностями… на ближайшем же Пленуме ЦК. О дальнейшей судьбе и месте работы решит, думаю, после голосования в ЦК, секретариат. Кто за? Единогласно. Значит, включаем вопрос в повестку следующего заседания, — Ильич, уничтожал карьеру великого «перестройщика» с беспощадностью танка. А заодно тихо, почти не заметно продвигал нужных людей.
«Ну, Лёнь, могём. Просто высший пилотаж», — Викторин был в восхищении. — Погоди, это только начало», — внутренне усмехнулся Леонид Ильич. Дождавшись, когда выйдут Байбаков и совершенно раздавленный Горбачев, Генсек, как ни в чем не бывало, продолжил.
— По повестке дня, товарищи. Думаю, по сравнению с решенным нами вопросом, то, что внесено в повестку, можно решить в рабочем порядке, лицами, ответственными за выполнение. За что я и предлагаю проголосовать, — дождавшись единогласной поддержки, он предложил закрыть заседание.
Так, «в рабочем порядке», была решена судьба операций «Симбионт», «Матрица» и «Отражение» и без обсуждения принято предложение Андропова о выделении управления «П» Второго Главного управления КГБ в самостоятельное управление — линию работы по защите экономики страны[1].
Вечером Брежнев заехал на партийный актив Московского Городского Комитета партии — «давал жару» Гришину.
Эхо этого разговора почувствовали во всей Москве. Все высшее руководство торговлей было снято и заменено. Начались кадровые перестановки и в нижних звеньях. Гришин получил партийное взыскание, говорили, что ему осталось сидеть на своей должности не более месяца. Простые люди с удивлением стали понимать, что происходит необычное дело. Вдруг в стране начали наводить порядок.
— Нагнал, нагнал Ильич страха иудейска, — довольно прошамкал Прокофий Силыч Меженинов, ветеран войны и труда, сидя среди знакомых и друзей. Неспешно дымившие мужики согласно закивали.
— Слышь, Силыч, — крикнул Валерка Цимбалюк из третьего подъезда, токарь с «Серпа и Молота», отвлекшись от доминошной партии, — у нас в столовке заведующая сама за раскладкой продуктов наблюдала — кто-то слух пустил, будто бы Леонид Ильич пробу снимать приедет, — он жизнерадостно заржал, его поддержали коллеги..
— А все начальство на ушах стояло, пока генеральный с горкома не вернулся, — добавил чуть погодя, зычным басом кузнец Илья Мохов, — вот где комедия была…