Но хоть сколько-то надо было запасти, тем более что подходящая емкость для этого у меня имелась — картонный ящик из-под телевизора, стоявший без всякого употребления на балконе. Там, кстати, я решил поставить и противень, поскольку песок, выставленный пусть и в укромном уголке, но непосредственно в квартире, всегда является для котят великим соблазном. Песочница как бы провоцирует их: натыкаясь на нее, они не упускают случая лишний раз «отметиться», хотя у них и не было никаких позывов. Просто они не могут равнодушно пройти мимо песка, как собаки мимо столбика.
Понятно, что при таком раскладе иной раз приходится менять песок раза два на день; выставив же противень на балкон, оставалось лишь приучить Коню проситься туда. Она оказалась понятливой и вскоре в случае надобности уже не искала, где бы присесть, а ковыляла прямехонько к балконной двери. Уходя из дома, я вносил противень в прихожую, возвращаясь — водворял на прежнее место, и этот «челночный» метод прижился в нашей практике наилучшим образом.
4
Появление Кони должно было волей-неволей изменить мою жизнь, и это прежде всего касалось ее оседлости — с котенком, да вдобавок больным, приходилось думать не о разъездах, а о том, как бы лишний день побыть дома. Но как побудешь? Не скажешь же, что не можешь поехать в командировку лишь потому, что не с кем оставить котенка? Заяви я такое — на меня воззрились бы как на чудака, чтобы не сказать хуже.
По счастью, мне не требовалось делать никаких заявлений. Говоря высоким «штилем», я еще не успел стряхнуть с себя пыль дорог, поскольку лишь недавно вернулся из поездки, и у меня было как минимум два месяца, чтобы сидеть дома и отписываться. Для начала это было просто роскошно: за два месяца Коня должна была окончательно выздороветь и прижиться в доме, а как там будет дальше — об этом я пока не загадывал.
А между тем дела у Кони шли неважно. То ли из-за инфекции, то ли по какой другой причине, но раны никак не заживали, постоянно гноились, и мне приходилось каждый день обрабатывать их. Это растянулось на целый месяц, и только после ноябрьских праздников началось быстрое заживление. Однако одно место, величиной с трехкопеечную монету, еще долго не затягивалось и кровоточило, но в конце концов зарубцевалось и оно. Коня перестала хромать, и, глядя, как она на глазах выправляется, я вспоминал ее такой, какой она была в тот злосчастный для нее вечер, и радовался, что сделал доброе дело. Не выбеги я тогда на улицу — Коня вряд ли осталась бы живой. А если б по случайности и осталась, то наверняка коротала бы свой век калекой.
У меня же, в хороших условиях и при уходе, она из бездомного заморыша стала очень быстро превращаться в красивое, грациозное животное. Во время болезни евшая помалу и нехотя, она теперь словно бы наверстывала упущенное. Каждое утро я давал ей целое чайное блюдце вареной рыбы, и Коня съедала все без остатка, но уже через два-три часа была не прочь опять угоститься.
Тут, видно, сказывался и возраст Кони. Четыре месяца — самый рост для кошки, и я не боялся перекормить Коню, зная по прошлому опыту: через месяц-другой она, как говорится, съест свое и войдет в норму. И даже начнет привередничать, и еще придется упрашивать ее есть.
Так, собственно, и вышло. Скоро Коня довольствовалась уже половиной порции, причем изменилась сама манера ее еды. Если раньше она ела с торопливой жадностью, почти не разжевывая куски, то теперь от этой торопливости не осталось и следа. Теперь, прежде чем начать есть, Коня обнюхивала еду и, выбрав по каким-то ей известным признакам нужный кусок, жевала его тщательно и не спеша. Съев два-три куска, уходила из кухни и долго облизывалась и умывалась, словно после обильной трапезы. Блюдечко рыбы, которое еще недавно Коня съедала в один прием, теперь растягивалось на целый день, но это самоограничение никак не отражалось на внешнем виде Кони.
Залечив ей ноги, я вымыл ее и расчесал щеткой шерсть. Хорошая пища придала ей упругость и блеск, которые бывают только у здоровых и сытых животных. Окраска у Кони оказалась четырехцветной — по всей ее шкурке симметрично чередовались серые, рыжие и белые полосы, а вдоль спины проходил широкий черный «ремень». Темным же был и хвост, кстати, очень толстый, если можно так сказать о хвосте, и он придавал всему облику Кони особую красоту. А вообще-то такой хвост — один из главных признаков хорошего здоровья. Недаром бытует поговорка «держи хвост трубой», то есть не унывай, не теряй формы.