— Я не уверена; хочу ли быть одной из многих, мой повелитель. Я не согласна делить мужа с кем бы то ни было.
Его глаза подозрительно сузились.
— Ты и сейчас делишь меня!
— Это не то же самое. Сейчас вы со мной потому, что я пригласила вас. А если я стану вашей женой, мне придется подчиняться вашей воле.
Птолемей сел.
— А разве сейчас ты не подчиняешься моей воле?
— Не так, как в браке. Если бы я не впустила вас, вы не приказали бы своим стражникам вломиться сюда, чтобы насильно овладеть мной.
Птолемей нахмурился.
— Не будь так самоуверенна! Ты принадлежишь мне, Майет. Твое тело и душа принадлежат мне. Я твой царь. Я могу быть твоим рабом, но в этом царстве правлю я.
Она не стала возражать. Но когда он поцеловал ее в губы, не ответила на ласку. Он отодвинулся.
— Ты невыносима. Чего ты еще хочешь, Майет? Драгоценностей? Ароматных масел? Владений? Я могу казнить одного, из своих наместников и отдать тебе его земли и доходы.
— Пощадите свою верную свиту… — Она села и обхватила колени руками. — Зачем вам жениться на мне? Вы можете найти себе дюжину женщин, которые будут ублажать вас лучше, чем это делаю я.
— Нет другой такой женщины, как ты. Мы созданы друг _ для друга. Я хочу основать династию. Я буду фараоном как по имени, так и по власти. И хочу, чтобы ты родила мне сыновей, которые взойдут на трон Египта после меня.
Глаза Майет заблестели от выступивших слез.
— Если бы я могла родить вам ребенка…
Слабая боль в животе подсказывала ей, что месячные должны начаться через несколько часов. Наступил еще один лунный цикл, а она так и не зачала от его семени. Ее подруга и помощница Геспер становилась тяжелее с каждым днем. Этой женщине еще не было двадцати лет, а она ждала второго ребенка.
— У меня был ребенок, — напомнила Майет. — Почему же не получается зачать еще одного? Сколько у вас уже детей? Целая дюжина?
Он отмахнулся.
— Я способен зачать ребенка. Но у меня одни дочери. А откуда ты узнала про них?
— Услышала от рабынь. В Александрии новости распространяются быстро.
— Ты не должна слушать сплетни рабынь. Я уверен, что их пока не дюжина. И, по крайней мере, две, возможно, не от меня. Ни одна из них не рождена от моих жен, поэтому их не следует брать в расчет. У меня когда-то был сын, его звали Парис.
— В Греции?
— Нет, в Персии. Его мать была аристократкой. Но шла война, и она погибла. Я навсегда потерял ее.
— Так же, как и я своего сына.
Он нежно провел пальцем по ее губам.
— У меня должен быть сын, Майет! Много сыновей. Ты родишь их от меня.
— А что, если вы возьмете меня в жены, а я не смогу подарить вам наследника?
— Это невозможно.
— Отчего же невозможно? Я уже немолода.
Он рассмеялся.
— Тебе нет еще и тридцати лет. Моей матери было столько же, сколько сейчас тебе, когда она родила меня. Мой отец — царь Македонии Филипп Второй. Ты знала об этом? Великий Александр и я были рождены от одного отца.
— Вы воспитывались вместе?
— Да, я был ему братом и другом. — Он поджал губы. — Долгие годы я находился в его тени. Теперь настало мое время.
— Да. Вы перевезли его тело сюда и построили ему роскошную усыпальницу.
Выражение жестокости исчезло с лица Птолемея.
— Да, и это было непросто. Он умер в Вавилоне. Тебе известно об этом? Он умер летом, но его тело не было тронуто тлением. Даже сейчас он кажется спящим в своем гробу, сделанном из золота, стекла и хрусталя.
— Я бы хотела увидеть это чудо!
— Нет! Я не позволю тебе разгуливать по городу, где на каждом углу таится опасность. Мои солдаты смогут защитить тебя от кинжалов и стрел, но там повсюду подстерегает зараза. Ты слишком красива, чтобы позволить шрамам оспы обезобразить твое лицо.
— Я женщина из плоти и крови. Я не младенец, которого надо пеленать и оберегать от любой опасности. — Она поднялась с ложа и ударила в маленький гонг. — Вам пора поесть и искупаться, мой повелитель. Никто не посмеет упрекнуть вас в опоздании. Все станут обвинять в этом меня.
Он усмехнулся.
— Ну вот, теперь ты говоришь как жена.
Она сбросила сорочку, вынула из волос булавки из слоновой кости, и роскошная золотая копна упала ей на спину. Пройдя к бассейну, занимавшему четверть опочивальни, она сошла по ступеням в воду, которая, как всегда, была не слишком холодной и не слишком горячей. Вода доходила ей до груди.
— Никогда не обрезай волосы! — сказал Птолемей. — Это самое дорогое твое сокровище.
— Наверно, мне следует отрезать их и преподнести вам в шкатулке. Тогда все, что останется от меня, сможет получить свободу.