— Сегодня ты пыталась убить Майет. Тебе это не удалось, но пятеро моих стражников погибли.
— Я? Я здесь ни при чем. — Что-то в ее глазах убедило его в обратном. — Ты спроси свою греческую царицу… — начала оправдываться она.
— Хватит! Ты знаешь, что лучше не вмешиваться в мои дела. Наш союз выгоден нам обоим, но я не позволю, чтобы женщина вредила мне.
— Это не я! — возразила она. — Это Берениса. Она говорила мне, что ты потерял голову из-за новой наложницы и что нам нельзя позволять, чтобы…
— Ты переедешь в Фивы, — сказал он. — Ты уедешь из Александрии в полдень. Ты ни с кем из здешних не будешь переписываться или видеться до того времени, пока я не отпущу тебя. Ты поняла?
— В Фивы? Ты не можешь отправить меня в Фивы!
— Если захочу, то отправлю и в Гадес. Я твой повелитель. Ты все еще не родила мне наследника. Если ты умрешь, я останусь правителем Египта.
— Нет, ты не сделаешь этого! — Ее глаза затуманились от слез. — Разве я была тебе плохой женой? Разве я…
— Я отослал Беренису в Мемфис. Она уедет на рассвете, под конвоем. Если не хочешь разделить ее позор, побыстрее убирайся отсюда.
— Я буду под арестом?
— Нет, если только не вынудишь меня сделать это.
Она кивнула и вздохнула.
— Тогда я должна смириться. Пусть Фивы, хотя там сейчас очень скучно!
— Ты признаешь свою вину?
— Нет, не признаю. Я не повинна в нападении и не понимаю, почему ты думаешь, что я стану беспокоиться из-за наложницы. — Она улыбнулась ему и глотнула вина. — Но если нас ждет разлука, мы не должны расстаться как враги. — Она облизала губы розовым языком и предложила ему нечто такое, от чего он не смог отказаться…
Глава 11
Птолемей остановился у входа в опочивальню Майет во Дворце голубого лотоса и смотрел, как две рабыни смывали пену с ее волос. Стоящие по пояс в воде обнаженные женщины — одна светловолосая, другая с черными волосами, а третья с ярко-золотыми — представляли собой прекрасное зрелище. Он не решался потревожить их, но одна из рабынь заметила его и испуганно вскрикнула. Обе девушки попытались упасть ничком, светловолосая поперхнулась водой и закашлялась.
Майет похлопала поперхнувшуюся девушку по спине, пока у той не восстановилось дыхание, и знаком приказала им удалиться. Отпустив рабынь, Майет обернулась свежим льняным полотенцем и улыбнулась ему.
— Доброго дня, мой господин. Надеюсь, вы вернулись не для того, чтобы продолжать нашу ссору.
— Нет, не для этого.
Птолемей подошел к ней и нагнулся, чтобы поцеловать. От нее пахло цветами, и ему захотелось снять полотенце и полюбоваться ею. Прощальная ночь с Артакамой должна была бы утолить его желания, но жажда оставалась прежней. Он желал Майет так, как никакую другую женщину.
Она уклонилась от ласки, села в кресло, на низкой спинке которого были вырезаны три бегущие газели, и провела пальцами по мокрым волосам. Ее кожа порозовела, а ужасная бледность, которая была во время болезни, исчезла.
— Я благодарна за все, что вы для меня сделали, — сказала она ласково, — но я хочу вернуться домой. Мне кажется, где-то должен быть мой дом.
Ну и упрямая! Она всегда старалась добиться своего, но никогда не говорила с ним так до появления Кайана. Птолемей не мог позволить ей так говорить с ним, но не хотел превращать утреннюю встречу в бессмысленный спор. Он с трудом улыбнулся и махнул рукой мальчику-рабу, ожидавшему в проходе.
— Я пришел не для того, чтобы огорчить тебя, — признался он. — Я принес тебе подарок.
— Нет, больше подарков не надо. Я и без того уже в долгу перед вами.
Он покачал головой.
— Ты должна принять его. Пусть это будет знак примирения между нами! Я пришел, чтобы взять тебя с собой на прогулку по городу. Разве это не то, чего ты так хотела? На судне мы поплывем к острову фараонов. Оттуда открывается прекрасный вид на здание библиотеки. Именно на этом острове я хочу построить маяк. — Он сделал знак рабу. — Гиз, подай мне…
Мальчик поспешил подчиниться. Птолемей одобрительно кивнул. Этот раб лишь недавно был привезен из страны Пунт и стоил огромных денег. Гиз очень плохо говорил по-гречески, еще хуже по-египетски, но был очень смышленым. Его кожа имела светло-коричневый оттенок, а черты лица отличались красотой. В раннем детстве родители кастрировали его и воспитывали в повиновении, чтобы дорого продать на рынке. Птолемей считал, что надлежащая выучка превратит его в великолепного слугу, который послужит прекрасным дополнением к его двору. Он придавал большое значение впечатлению, производимому на иностранных послов и аристократов, рассчитывая, что Александрия превзойдет Афины и станет культурной столицей Запада. Чем больше пышности, думал Птолемей, тем больше его величие.