Храм Святителя Николая Чудотворца в Кузнецах, где служил о. Всеволод Шпиллер
Мой огненный ангел
Однажды Верочка заболела и не могла поехать в храм; папа взял меня одну. Ехали мы долго и пришли в совсем незнакомый мне храм. Служили всенощную. Приближалось помазание. Был большой богородичный праздник, все были в голубых облачениях. Я смотрела на духовенство, и мне было грустно оттого, что здесь я никого не знаю. И вдруг я увидела человека, не похожего ни на одного из батюшек, которых мне приходилось видеть. Он тоже был в голубом, как все, и сосредоточенно молился, глаза его были прикрыты. Был он очень молодой и чёрный, как смоль, а когда открыл глаза, то будто огонь брызнул из его глаз. Он смотрел на плащаницу, а я в это время стала дёргать папу за руку и громко на весь храм сказала: «Пап, вот на этом я женюсь». Все стали оборачиваться, а папа не знал, куда деваться. Он поднял меня, поднёс к плащанице, потом к помазанию (помазывал большой такой священник, а «мой огненный» стоял рядом, он, видно, был тогда диаконом, а может, ещё и не был), поставил меня на пол, и мы быстро вышли из храма. Обычно мы всегда прикладывались ко всем храмовым иконам, подавали записочки на Литургию на завтра. А тут папа шёл быстро и говорил: «Я не понял, про кого ты говоришь, но ты должна знать, что священники все женатые, и дьяконы тоже женатые, и говорить так неприлично, и вообще в храме так не говорят».
Около Акулова. 1960 г.
И потом, сколько я ни просилась туда, папа говорил, что он забыл, где мы были, или что туда далеко, или что служба там уже кончилась, или что-нибудь ещё.
Живя в Пушкине, по воскресеньям мы всей семьёй ходили в храм святителя Николая, «на горку», или в Новую Деревню, или в Тарасовку. В пушкинской музыкальной школе мы учились вместе с детьми о. Серафима Голубцова. Саша и я — на фортепиано, Верочка и Веня — на скрипке (Веня потом перешёл на альт), а Серёжа — на виолончели. И как дети из верующих семей очень подружились. По правде сказать, и неверующих друзей у нас было много. Но с Голубцовыми была особенная дружба. Разумеется, бывали друг у друга семьями. И вот в один из визитов в Клязьму к Голубцовым их младшая дочь Тата говорит мне: «Нина, а нам вчера нового батюшку дали». В ближайшее воскресенье повезла меня Тата в Тарасовку показывать нового батюшку.
Храм Св. Николая в Пушкине, «на горке». 1970 г.
Служил отец Серафим, а новый исповедовал. Я не сразу его увидела, а когда увидела, то остановилось сердце. Матушка Пресвятая Богородица! Это же он — «мой огненный ангел»! Я пошла на исповедь. Конечно, он не узнал меня, о чём потом честно написал в письме. И позже, если разговор заходил об этом, батюшка всегда говорил, что знает меня с той первой исповеди в Тарасовке, хотя я его — намного раньше. И смеялся по-доброму, ласково, чтобы меня не обидеть.
Тарасовский период знаменателен тем, что людей в приходе было очень мало (по сравнению с последними годами его служения там), и нам, учащимся, о. Александр уделял много времени. Можно было ходить с ним по тропинке до платформы и обратно сколько угодно и рассказывать все свои школьные глупости. Нам и в голову не приходило, что у него есть более важные дела. Если мы уставали стоять на службе, — лазали на колокольню; там были голуби, и мы, все в пыли и паутине, спускались к помазанию, а потом лезли обратно, чтобы дождаться о. Александра и идти вместе на электричку. И он ни разу не сделал нам замечания. Только мама ахала, увидев мой помятый и грязный вид, и спрашивала, где же это я была. На что я гордо отвечала: «Мы с Татой были на всенощной в Тарасовке у отца Александра». Мама только головой качала, удивляясь, как можно так испачкаться на всенощной. А зимой мы высчитывали, когда кончится всенощная, на какой электричке о. Александр поедет домой, и садились в эту электричку, провожая его до Семхоза.
Тата Голубцова. 1960 г.