Пишу, как Вы сказали, на Витин адрес. Если Вы в больнице, он передаст его Вам.
Обнимаю, шлю Божие благословение и желаю обрести крепость.
С любовью прот. Александр
1989, лето
ПРИЛОЖЕНИЯ
Тётя Вера и встреча с цесаревичем
Тётя Вера наша… Почему наша? Да потому, что у мамы было много подруг и знакомых с этим именем. Мы различали: тётя Вера — Мишка (это Вера Ивановна Иванова, которая на Рождество всегда была в костюме медведя), тётя Вера в очках (это Вера Вениаминовна Никонова, мамина задушевная подруга), тётя Вера Вишневская (это подруга мамы по институту), Вера Антоновна (знакомая нашей бабушки Веры Михайловны Фортунатовой), а это была тётя Вера НАША. Самая любимая из всех тётей Вер.
Тётя Вера наша для нас была всё. Во-первых, в честь неё была названа моя сестра Верочка, и тётя Вера была её крёстной матерью. Во-вторых, тётя Вера — это всегда праздники и подарки. Праздник Рождества Христова — самый необыкновенный. На улицу Кирова, дом 13, где она жила со своей учительницей Крестовой — Голубцовой Людмилой Васильевной, тётя Вера звала своих подруг с детьми и нас с Верочкой. Получалась большая детская компания: Ольга Ильинична Подобедова с сыном Серёжей и дочкой Катей, подруга Маргарита и её три девочки, которых она взяла из детского дома, Лена, Таня и Олечка. Семь детей и столько же взрослых — вполне приличная команда для игр в шарады, в загадки, вождение ёлочных хороводов.
А летом тётя Вера принимала всю компанию на дом в Болшево, где они снимали дачу с Людмилой Васильевной. Летом в Болшево приезжала ещё Марина из Ашхабада с дочкой Олесей. Марина была дочерью тёти Вериного друга Володи Янтарова, который, уходя на фронт, поручил свою дочку самым своим близким людям — Вере и Нюре Кузьминым, с которыми был дружен с юношеских лет. Кроме этого, в Болшево на даче у тёти Веры половину лета жил наш дедушка Кузьмин Дмитрий Дмитриевич, отец тёти Веры. В Болшево были другие праздники: походы в лес, прогулки в поля за ромашками…
Надо будет сказать, что тётя Вера жила не только у Людмилы Васильевны, но и с нами на Трёхпрудном переулке. В нашей трёхкомнатной квартире одна комната была её, она так и называлась: тёти Верина. Там стоял большой дубовый письменный стол, старинный шифоньер и большие до потолка книжные стеллажи, все заполненные её книгами и работами. Нас хоть и пускали туда, но трогать было ничего нельзя. Даже нельзя было ничего переложить на другое место. Она чётко знала, где лежат у неё на своих местах все бумаги и книги. Но брать читать и ставить на место, конечно же, она разрешала.
Надпись на фото рукой Николая II: «Дорогой Люле в День Святого Праздника 13 мая 1908 г. от любящего папы за хорошее поведение и успехи в науках»
Однажды, вместе с тётей Верой, я устроила уборку к Пасхе во всей квартире. Бабушка Надежда Александровна, её мама, была в ужасе от такого погрома, но мы уверили её, что всё повесим и поставим, как было. Я поднималась на стремянке под самый потолок, всё снимала (иконы и картины), давала тёте Вере, она вытирала, я вешала на место. И вдруг… Я сняла икону Божьей матери «Взыскание погибших», стала вытирать тыльную сторону, створочка открылась, и у меня в руках оказалась фотография красивого, кудрявого мальчика в белой мягкой шапочке и белом костюмчике. Она была внутри иконы, за образом. Конечно, я тут же слезла со стремянки и стала спрашивать, кто это. Тётя Вера долго молчала. А потом объяснила, что это Царевич Алексей Романов. Показала мне надпись на фотографии. Рукой Николая II была дарственная надпись: «Дорогой Люле в День Святого Праздника 13 мая 1908 г. от любящего папы за хорошее поведение и успехи в науках». Это был подарок царевне Ольге от отца на Пасху. Я спросила, зачем же она спрятала? Тётя Вера сказала, что бабушка моя, её мама спрятала так эту фотографию после революции, всегда и везде возила икону «Взыскание погибших» с собой (а значит и эту фотографию). А когда в 1928 г. обосновалась на Трёхпрудном в Москве, то повесила икону в Красный угол, где она висела всегда, и всю войну, и после войны. И вот сейчас, в начале 60-х, мы фотографию во время большой уборки нашли. Конечно, бабушку привела в большой трепет наша находка. Но я убедила её, что не надо прятать обратно, что я фотографию в рамочке повешу, а подругам, если спросят, скажу, что это наш какой-нибудь дедушка, когда был маленький. Что бояться сейчас нечего, и такую фотографию красивую нужно держать открыто. Тем более, что везде у нас висели дамы в шляпах и кринолинах, настоящие наши прабабушки. На том и порешили. И фотографию царевича Алексея повесили в комнате нашей бабушки Надежды Александровны среди икон. Но, после смерти тёти Веры, бабушки, дедушки и моих родителей я отдала эту фотографию в Российский Государственный архив литературы и искусства вместе с другими редкими архивными бумагами и документами нашей семьи. Я решила, что со временем она может потеряться, наши дети уже не очень любят, чтобы все стены были завешаны фотографиями родных и знакомых, положат в комод, потом ещё куда-нибудь, а потом и забудут, кто это. Так что фотография Царевича Алексея находится в Государственном архиве литературы и искусства за № 120а в фонде семьи Фортунатовых. Эта фотография была уже опубликована во многих книгах и журналах, а также в книге «Все монархи России» Константина Рыжова. Я очень этому рада. А то висел бы у меня с лампадкой, и никто бы не увидел моего чудного, прекрасного Мальчика. А у меня в спальне висит хорошая копия. Тётя Вера рассказывала обо всём, связанном с фотографией, очень осторожно. Что, мол, она попала на хранение её дяде Александру Александровичу Войтову, в Петербурге, во время революции. Он работал в Русском музее, жил в Питере, видел всю «катавасию» с уничтожением, и эта фотография попала к нему на хранение, а он, чтобы было ещё вернее, передал её своей сестре Надежде Александровне Кузьминой, урождённой Войтовой, т. е. матери тёти Веры. А уж она спрятала её за икону и сохранила, как и было велено. Вот такая история. Я ещё спросила, а, может быть, это было через Григория Даниловича, нашего прадеда, который был воспитанником Николая II? Нет, точно через её дядю и крестного Войтова Александра Александровича. В этой же беседе после нашей уборки тётя Вера сказала мне, что мечтает заняться в Ленинграде архивами её двоюродного деда Николая Филипповича Романченко, выдающегося египтолога, которого убили бандиты прямо в музее, и написать книгу о нём. Но сделать это ей помешала болезнь и ранняя смерть.