Добравшись до каменоломни, орк сбросил с себя жилет, все ж солнце пекло нещадно, после взял в руки кирку и направился к скале.
— Приветствуем! — показались двое орков каменотесов.
Они давно как обосновались здесь, чтобы времени лишнего не тратить на походы туда обратно. Иногда возвращались в город повидать семью, а потом снова сюда.
— И не устал ты мотаться изо дня в день? — спросил Шагет
— Не устал, — совершил первый на сегодня удар, — в дороге думается хорошо.
— О чем же таком думаешь? Горюешь, никак? Ни семьи у тебя, ни дома своего, ни уважения вожака. Или мыслишь сбежать?
— Бежать мне все равно некуда, — ударил по камню второй раз, отчего мелкие осколки полетели в разные стороны. — А думаю о дне завтрашнем.
— Вот я и говорю, горюешь.
— Работать давайте, хватит языками чесать.
И все принялись за дело. Готовую породу потом сваливали в вагонетки да отправляли по тоннелю на вторую каменоломню, где мастера изготавливали кирпич. Тарос трудился до самых сумерек, после чего убрал инструмент, надел жилет и уже хотел идти обратно, как Шагет окликнул:
— Не торопись! — нагнал его. — У меня ягодная настойка есть, давай-ка сядем за стол, выпьем. Все оно веселее возвращаться будет.
Нехотя, но Тарос согласился. Может, и правда, веселее будет. За первой кружкой последовала вторая, за второй третья. Опомнился, когда бутылка опустела, а каменотесы уже вовсю храпели. Тогда кое-как поднялся и пошел в сторону тропы. Оставаться здесь совсем не хотелось, уж лучше протопать полночи, чем спасть среди ненавистных камней. К счастью, ветер с заходом солнца утих, потому подняться получилось без труда, хоть ноги иногда и заплетались. А пастбища в ночи казались особенно красивыми, да и Гальзар мерцал приветливыми огнями, жаль только не для него. Фаргар выделил ему для жизни ветхий гулум, но и на том спасибо, мог бы вообще в остроге оставить.
Уже перед домом не заметил-таки камня под ногой и споткнулся.
— Хет сэ дирак бажин (Тварь ты поганая), — растянулся на земле. — Вороковы камни.
— С тобой все хорошо? — вдруг раздался женский голос.
— Нормально, — кое-как сел.
Перед ним стояла молодая девушка. Орчанка. Стройная, красивая, только что эта краса забыла здесь в такое время суток?
— Ты кто такая?
— Меня зовут Ранета.
— И что ты тут делаешь, Ранета? На дворе ночь.
— За водой иду, — показала пустые ведра, — в лазарете рожениц много, а колонка забилась, вся надежда на колодец.
— Выходит, повитуха?
— Ученица повитухи.
— Помочь? С водой?
— Ну, если не спешишь.
— Не спешу, — поднялся, отряхнулся от пыли. — Давай сюда ведра.
Колодец был в паре десятков метров от его гулума. Тарос набрал воды.
— Разве самкам такую тяжесть можно поднимать?
— Нельзя, но куда деваться. Магура совсем старая, она и полведра воды не поднимет.
— Габан. Идем.
До лазарета дошли быстро, Тарос оставил ведра у двери, а Ранета все стояла, смотрела на него.
— Спросить чего хочешь? — заметил ее интерес. — Так, спрашивай.
— Поблагодарить хочу, — улыбнулась. — Пока я бы дотащила, все дети успели родиться. Спасибо.
— Не за что.
Наутро все повторилось. Как повторилась и ягодная настойка. Никогда он не напивался, считал это все недостойным истинного орука, но те славные времена канули в лету. К тому же возвращаться на хмеле очень даже понравилось. Мысли не гнетут, на душе тихо, спокойно. Вокруг тоже тишина, звезды мерцают в небе, да лунный свет заливает поля. Благодать! Однако у своего гулума Тарос снова встретил орчанку. Опять за водой пришла?
— Ну, привет, — поравнялся с Ранетой. — А ведра где?
— Я без них пришла, — подняла на орка стыдливый взгляд.
— Вот как. Воды, значит, не надо. А чего тогда надо?
— Пригласи в гулум и покажу, чего надо, — было видно, с каким трудом ей дались эти слова.
— Заходи, — отвернул для нее шкуру.
Ранета зашла внутрь, осмотрелась. Запаха дурного не было, как и ничего лишнего, только кровать, пещь, сундук, стол с двумя стульями, шкура на полу, да два других помещения — помывочная и уборная. Сверху в центральное отверстие шатра проникал лунный свет, но все равно было довольно темно.
— Сейчас, — Тарос зажег смольную лампу, затем уставился на гостью. — И?
— Я давно за тобой наблюдаю, — принялась заламывать пальцы, — утром идешь в одну сторону, поздно вечером возвращаешься обратно. И все время один. Просто, — вдруг потянулась к своему жилету, — я тоже одна. Давно.