Я ошибалась. Я часто это делаю и этот раз не стал исключением. Смерть — не самое страшное, что могло со мной произойти. Невыносимая боль растекающаяся по всему телу, которую я просто не могу унять — страшно, понимание того, что твои глупые действия погубили чью-то жизнь — отвратительны.
Я слишком… молода, что ли, чтобы настолько сломаться и если бы я могла вернуться, хотя бы на год назад, на полгода… Я бы все исправила. По крайней мере я хочу в это верить.
Темные стены подвала, а была я определенно в подвале, ну или же в отсыревшей, забетонированной комнате с крысами. Боже, крысы здесь просто огромные и жуткие. Я никогда не боялась грызунов, но эти внушали ужас.
Сколько я сидела в этой пустой комнате с серыми стенами — я не знала, но знала, что у меня вывихнута рука, эту адскую боль сложно с чем-то спутать. А еще я не могла ей шевелить, но тот факт меня волновал не так яро, как непонимание того, почему меня приволокли в эту конуру и почему я еще жива. Вставать на ноги я даже не пыталась, они были связанны какой-то тугой проволокой из пластика.
Дверь, висевшая на одной, верхней петле, неприятно скрипнула резанув слух. Голова болела ужасно и каждый лишний проблеск света, лишний шорох отдавались в висках тупой болью.
На пороге стоял Кисаки. В гладко выглаженном красном пальто с эмблемой «Поднебесья» и самой поскудской улыбкой в моей жизни.
По телу бегут мурашки, и я не в силах контролировать эту дрожь. Мне слишком страшно, слишком обидно и ненависть к самой себе буквально переполняет легкие. Поэтому я всхлипываю, но тут же глушу эти слезы, кусая внутреннюю сторону щеки. Я расплачусь перед кем угодно, но только не перед Кисаки. Если я и сдохну, то хотелось бы уйти, сохранив собственное достоинство.
За его спиной, неспешно вплывая в комнату, заходит Изана провоцируя новый приступ неконтролируемой дрожи.
Собралась компания, я да ты, ты да я. Просто чудесно.
Изана, в отличае от Тетта, выглядит задумчиво и как-то отстраненно, словно вне стен этой комнаты, где-то там, далеко в своих мыслях. На меня он, соответственно, не смотрит. Видимо дохлая крыса за моей спиной интересует его куда больше моей, засохшей на виске, крови.
— Как самочувствие, Оони Нео? — Киски ступает уверенно, присаживаясь передо мной на корточки. Желание плюнуть ему в лицо растет с каждой секундой. — Головка не болит?
Глаза у него желтые, птичьи и смотрит он всегда с каким-то неуловимым вызовом. И зачем он пришел? Принес мне анальгин?
— Чудесно. Увидела твою рожу и меня затошнило. — Щеку я, кажется, прокусила, и рот заполняет неприятная соленная жидкость. По-моему, ее называют «кровь».
Кисаки моя реплика не нравится, я вижу это по хмурым бровям. Они у него длинные, до висков. Стоило подарить ему щипчики.
Оп. Встает. Обиделся что ли? Чего ты вокруг меня круги наматываешь? Я тебе не падаль, Коршун.
— Знаешь, почему ты еще жива? — Его дыхание щекочет ухо и меня в действительности начинает тошнить. От отвращения или ужаса — внушительно непонятно.
И зачем? Понравилась вашему Королю? Ну это вряд ли, его все еще интересует дохлая крыса у стены.
— Просвяти.
Кровь оседает на языке и мне хочется сплюнуть, но это было бы крайне невежливо. Я бы хотела испачкать ботинки Кисаки, но он, увы, все так же стоит за моей спиной.
— Будешь главным номером в нашем маленьком представлении. — Он ходит где-то за моей спиной и это напрягает еще больше.
«Номером в представлении»? О чем он?
До моего худого на извилины сознание медленно доходит. Я один из рычагов давления на Майки. Одна из его слабых зол и они, видимо, хотят меня использовать. Но в этом пазле теряется одна маленькая деталь...
Кисаки, видимо читает мысли, потому что следующая его реплика, заставляет мое сердце упасть в пятки.
— Смерть Эммы, его сестры, наверняка выбьет из него все силы, — Нет… Только этого не хватало, — Но, если он все же заявится сюда, представь, что с ним произойдет, увидь он тебя, свою первую любовь, на коленях перед Королем «Поднебесья»?
В груди внезапно словно пропало все лишнее место. Я не могла вздохнуть, и давящая боль пыталась проломить мне ребра. Слезы сдерживать уже не получалось.
Они ее убьют. Убьют, а я не помогу ей, ведь я, чтоб его, тупо ускорила события. Ханагаки ведь… нет, нет сука он тоже не поможет ведь думает, что она умрет в конце этой ссаной зимы. Черт!
Отчаяние… Так вот какого оно на вкус. Липкое, противное, удушающее.
Кисаки стоит передо мной ухмыляясь, но я в нем не заинтересована. Изана. Он задумался. Он не хочет этого, ведь так?
— Она ведь твоя сестра… — Голос я свой не узнаю. Он хриплый, приглушенный и вряд ли достает до помутневшего сознания Изана. — Твоя семья.
— У меня нет семьи. — Но он мне отвечает, хмуро, но уверенно. — И у Майки ее тоже скоро не станет.
А после они уходят. Уходят оставив меня один на один с собственным сознанием.
Вот вам и финал. Темный, мрачный, далеко не тот, о котором мы все мечтали.
Все не может так просто закончиться...
Я пытаюсь встать на ноги и выбить дверь, вправду пытаюсь, но лишь падаю. Падаю, плачу, потому что острые камни впиваются в колени, а отчаяннее заполняет горло. И я кричу, потому что больше ничего не могу сделать.
Видимо так выглядит конец?
— Просто потрясающе. — Губы дрожат, и я с трудом разбираю собственные слова. — Так вот, как можно было все испортить.
Я упрямо ползу к двери в глупой попытке выбить ее здоровой рукой, но выходит херово. Давно ясно, что ее чем-то подперли с той стороны.
Вновь пытаюсь, искромсанными в мясо пальцами, от череды похожих попыток, развязать эту тугую проволоку, но острые края лишь режут кожу.
Вдох выходит вымученный. С силой приложившись спиной к двери, но она упрямо не поддается. Сил не остается, и я захлебываюсь слезами.
Как же мне больно. Холод. Страх. Ужас. И печаль. Настолько громоздкая и непосильная, что диву даться, как я еще не подохла от боли в сердце.
Я никого не спасла. Даже на шаг не продвинулась.
Потолок кажется мне удивительно чистым, для такой замызганной комнаты.
И почему мы всегда смотрим в небо в минуты отчаяния? Не знаю, но слезы сдержать это не помогает.
Внутри кипит ярость и обида. Нахуя я здесь? Почему я тут если нихуя не изменилось? Если я стала такой же бесполезной как дерево на фоне? Какого черта?
И винить мне некого. Только себя и свою слабость.
Эмму убьют. Такую солнечную, добрую, прекрасную просто порешают. А Дракен, придурок, так и не сказал ей насколько сильно он ее любит. Я не погуляю на их свадьбе, да?
Пугаюсь собственного всхлипа, просто потрясающе. А этот смешок, видимо, истерический, да?
— Я проиграла. — Хотя это и не было игрой…
Дверь скрипит. Вовремя успела отпрянуть от нее, чтобы не грохнуться спиной к ногам моих похитителей. Хоть что-то в этой жизни я делаю "вовремя"...
За мной пришли.
Солнце давно село и Йокохама погрузилась во тьму ночи. Нравится мне описывать пейзажи, никогда не могла с собой совладать. Даже сейчас, стоя на коленях на железном контейнере, пока меня за плечи, очевидно, чтобы не сбежала, держит сам Король «Поднебесья» (я все-таки плюнула ему на ботинки за что мне крайне неприятно прилетело в поддых).
Дрожь стала моим привычным состоянием. Мне холодно, потому что куртку у меня отобрали, а несчастный свитер порван в клочья, мне страшно, потому что испытывать страх в ситуациях, которые ты не можешь контролировать — нормально. А еще я горда. Горда за ту толпу, идущую на эту заброшенную пристань.
Свастоны потрясающие. Слабоумные, отчаянные, невероятно глупые, но потрясающие. И все они, эта горстка из пятидесяти человек, готовы биться до последнего.
В толпе я замечаю Такемичи. У него колени ходуном ходят, даже отсюда видно, но он гордо вскидывает подбородок, смотря на Изана, а после ошалело тупит взгляд, видя меня. Я молча качаю головой.