— Но вы же евангелист, — напомнила ему монахиня.
Итак, мой отец высадил её, а сам стал пробиваться сквозь плотные пробки в Рим. Он нашёл на боковой улочке маленький отель и поселился в нём. Вечером он ел спагетти в качестве закуски и шницель в качестве основного блюда, и ни то, ни другое не было особенно вкусным. Следующие дни отец провёл, осматривая Рим. Я спросила его, почему же он нам не позвонил. Потому что монахиня обязала его хранить молчание. А не показалось ли ему всё это странным, продолжала я расспросы. Да, конечно. Один раз он даже ходил в Ватикан, чтобы посмотреть, что там делает монахиня. Но так нигде и не нашёл её, а на его латынь никто там, по непонятной ему причине, не реагировал. В конце концов три дня пролетели, и отец в условное время ждал на автобусной остановке. И прождал напрасно. Через пять часов ожидания отец решил, что ждать больше не имеет смысла, и поехал домой. К полудню следующего дня он добрался до дома, где мать сразу же осыпала его упрёками.
— Но это уже позади, — сказал отец.
IX
Когда мне было пятнадцать, мой отец создал фэн-клуб.
— Ты можешь взять на себя работу с членами клуба, — сказал он мне.
— А чьего фэн-клуба? — спросила я.
— Моего, — сказал отец.
— Ах, — сказала я. — А не могли бы мы создать фэн-клуб в честь кого-нибудь, кто нравится нам обоим?
— Нет, — сказал отец и сунул мне под нос газету.
Она называлась «Большая перемена». Это был номер школьной газеты муниципальной гимназии, где мой отец преподавал физику и латынь.
— Посмотри на страницу пять, — сказал отец.
Я развернула газету на пятой странице. Там был опрос: «Кто самый нелюбимый учитель в нашей школе?» Мой отец занимал второе место. Его опередил только господин Штёвер, учитель физкультуры.
— О, — сказала я.
— Первым делом, — сказал отец, — нам нужны членские билеты.
— А что, члены уже есть? — спросила я.
— Пока нет, — сказал отец, — но завтра ты их навербуешь.
Я должна была на следующий день прийти к отцовской гимназии к концу занятий, встать с табличкой и спрашивать потенциальных фэнов, не хотят ли они стать членами фэн-клуба моего отца.
— У кого есть фэн-клуб, — сказал отец, — тот рано или поздно обретает и фэнов.
Я наделала членских билетов. В качестве образца я использовала собственный билет фэн-клуба группы PUR, на котором крупным планом было лицо Хартмута Энглера. Под ним стояло: «PUR-фэн №» — и дальше мой членский номер. Я не знала, что мне написать на папиных билетах. «Папин фэн»? «Фэн учителя физики»? Я написала просто «Фэн». Когда я распечатывала членские билеты на принтере, вырезала их и наклеивала на картон, вошла мать.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Членские билеты для папиных фэнов, — сказала я.
— Ах, — сказала мать. — А мне сделаешь один?
Я выдала маме членский билет под номером один, а себе взяла под номером два.
На следующий день я пришла к муниципальной гимназии к концу занятий. От таблички я отказалась, мне стыдно было стоять с табличкой. Вместо неё я сунула под мышку планшетку и встала у школьной двери. На планшетке под зажимом у меня были прикреплены членские билеты и заявления на вступление. Из школы повалили ученики. Прежде чем заговорить с кем-нибудь, я присматривалась, чтобы определить, может ли он оказаться потенциальным фэном. Таких было мало. Одни были противные, другие с виду слишком тупые. Те, на ком я останавливала выбор, успевали убежать, пока я их разглядывала. Из школы выходило всё меньше учеников. Если я сейчас же ни с кем не заговорю, подумала я, то за сегодняшний день я никого не сагитирую. И только я двинулась к последнему ученику, как кто-то похлопал меня сзади по плечу.
— А ты что, тоже встречаешь здесь своего парня?