— Та, другая, — просто дура.
Отец довольно кивнул и подтолкнул его ещё ближе ко мне.
— Тогда, значит, снова всё в порядке! — Отец счастливо улыбался.
Я тоже улыбалась:
— Спасибо, папа!
Отец вышел из комнаты.
— Садись же, — сказала я.
Молодой человек сел на мою кровать.
— И как же тебя зовут?
— Ну, Стефан.
Ага, значит, он решил стоять на своём. Ну ладно, подумала я, тогда будем считать, что Стефан вернулся. Он немного изменился. Все мы не становимся моложе. Три недели — срок большой. Три недели назад Стефан бросил меня, и все три недели я ничего не могла делать, только плакала, курила и пила горячий шоколад, слушая при этом песни про покинутых, которые плакали, курили и пили. Отец пытался меня утешить. Он принёс мне новые цветные мелки, он покупал мне вишню, и мне разрешалось слушать сколько влезет его пластинки Адриано Челентано, крутясь при этом в его кресле-вертушке, пока не закружится голова. Он даже отказал себе в удовольствии повторять мне при этом, что у вертучего червя мозги свернутся набекрень.
Ничего не помогало.
— И в такое время мама оставила тебя одну! — вздыхал отец, когда я, зарёванная, пошатываясь, вставала из кресла.
Мама уехала на курорт, когда у нас со Стефаном было ещё всё в порядке. По телефону я ей ничего не рассказывала. Я не хотела, чтобы меня утешали. Я хотела, чтобы Стефан вернулся.
Но Стефан не вернулся, он не простил мне того случая с Томасом. И, говоря по правде, правильно не простил, потому что Томас был его лучший друг.
— Мне очень жаль, что так вышло с Томасом, — сказала я Стефану, сидящему на кровати.
— С Томасом? — он растерянно глянул на меня. Насчёт Томаса его не проинструктировали, ведь про случай с Томасом отец ничего не знал. — Да ладно, просто забудем об этом.
Стефан, сидящий на кровати, прокололся. На нём была майка с Бивисом и Батхедом и варёные джинсы. Настоящему Стефану мать никогда бы не купила такого. К счастью.
— Клёвая майка, — сказала я.
— Да, ничё, — сказал Стефан.
Недоглядел мой отец, ему следовало бы позаботиться о нормальном прикиде для этого Стефана. Но это всегда было проблемой, когда отец пытался что-нибудь поправить или замести следы: он упускал многие детали. Если ночью он съедал мой шоколадный крем и утром выбегал, чтобы купить новый, вместо моей «Нутеллы» я находила потом какой-нибудь «Нуссфит» или «Нусспли». «Нусспли»! По мне, так между «Нуссплями» и «Нутеллой» такая же разница, как между Принцем и Майклом Джексоном. Но отец её не чувствует.
Такое поведение моего отца было следствием одного младенческого случая. Младенцем при этом была я. Я тогда лишилась моей Гагаки, жёлтой игрушечной птицы неизвестного вида. Гагаку я посадила на отдельный стул в кафетерии универмага «Карштадт», и она там, видимо, заснула. И только на эскалаторе я заметила, что Гагаки нет. Но в кафетерии её тоже не оказалось. Отец даже расспрашивал тётку, которая убирала посуду, хотя мы все её боялись, потому что она считала, что на высоком детском стуле я должна сидеть, а не возить его по полу с железным визгом. Тогда как мои родители предпочитали, чтобы визжал стул, а не я.
— Не-а, мы ничё не находили, — сказала тётка, и мой отец потом клялся, что она злорадно ухмылялась при этом.
Потому что я, не умолкая, верещала. Я хотела назад свою Гагаку, сейчас же, немедленно. И тут в голову матери пришла спасительная мысль.
— Гагака убежала к своим друзьям, — сказала она. — Там мы её и заберём.
— Ах вон оно что, — сказал отец.
Я немного снизила громкость крика. В отделе игрушек действительно собралось множество жёлтых гагак, настоящий семейный сход. Я выудила из общей кучи свою Гагаку. Мать только сбегала с нею к кассе, чтобы Гагака попрощалась и поставила всех в известность, что уходит домой. Мы с отцом отнеслись к этому с пониманием и скоротали время за болтовнёй с двоюродной бабушкой Гагаки.
Естественно, сама я этой истории помнить не могла, но когда мать мне её рассказала, для меня многое разъяснилось. Так, например, в девять лет отец пытался впарить мне странную тряпичную собачку за Ваузи, потому что Ваузи я забыла в одном отеле.
— Ваузи нашлась! — сказал отец.
— Никакая это не Ваузи! — ревела я.
Теперь мне стыдно за себя.
Я решила попробовать этот приём с новым Стефаном.
— Может, послушаем кассету TKKG?
— Ну, давай.
Настоящий Стефан любил TKKG. А новый не мог толком подпеть даже заглавной композиции.
— И Габи, моя цыпка, — пел он.