Я откинулась на спинку стула. Неплохо для начала. Но как Лаура и Йоханнес преодолеют этот кризис? Он мог бы решиться на операцию по удалению полипов. Она могла бы стать терпимее. И всё? Нет, насморк я отвергла. А что, если вместо этого Йоханнес будет воинственным противником курения, подумала я, и в кино во время рекламы всегда будет громко кричать: «Ха! Какой там «вкус хорошего вкуса», когда это «вкус рака»!» А Лауре будет стыдно за него — достаточно стыдно для порядочного кризиса.
К утру следующего дня я заполнила все девять страниц. Йоханнес в кино метал громы и молнии по поводу рекламы сигарет, шмыгал носом и одновременно критиковал фигуру Лауры, чтобы потом лечь в постель в носках, а на следующее утро, не приняв душ, за завтраком читать газету. Он был настоящее чудовище. Я сунула кризис в сумку и поехала к Альберту.
Альберта дома не оказалось, и я бросила страницы в его почтовый ящик. По дороге домой я чувствовала себя подавленной. Как же Лаура и Йоханнес выберутся из этого кризиса? Что станет с её маленьким братом, если они расстанутся? Ведь так хорошо всё начиналось! Дома я принялась мыть посуду. Но ведь он хотел, чтобы был кризис, думала я.
Вечером позвонил Альберт.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал он. — Не могли бы мы встретиться через полчаса в кафе «Чудесное»?
Когда я пришла, он был уже там.
— Я буду краток, — сказал он. — Ваш кризис неромантичен.
— Мой кризис неромантичен, — повторила я и стала разглядывать крошки на скатерти.
— Да, — сказал он. — Он банален. Но не вешайте голову. У вас ещё есть время до понедельника. Придумайте какой-нибудь романтический кризис. Может, вставите что-нибудь из собственного опыта.
Мне надо напиться, подумала я, когда он ушёл, и заказала себе безалкогольное пиво. «Тебе всегда нужно что-нибудь ненастоящее, — сказал мне однажды Христиан. — Пиво без алкоголя, колу без сахара, масло без жира». Правильно, подумала я тогда, Христиан без Христиана — тоже было бы неплохо. Теперь мне это уже не казалось таким забавным. Может, Христиан был прав? Я выпила своё пиво и отставила стакан. Потом я поехала к Христиану.
— Чего тебе? — шмыгнул носом Христиан, когда я стояла перед его дверью.
— Ты не хотел бы сейчас пережить со мной романтический кризис? — спросила я.
Христиан комкал свой носовой платок.
— Знаешь, сейчас как раз некстати, — сказал он.
— Кто это там? — послышался голос из квартиры.
Я ушла.
Была уже полночь, когда я звонила в дверь Альберта.
— Что-то у меня плохо с кризисами, — сказала я в домофон.
Альберт открыл мне.
Он утешал меня как мог. Поставил на письменный стол свечу и глубоко заглядывал мне в глаза.
— Зачем такой красивой девушке ещё и какие-то кризисы, — сказал он.
Тотальная романтика! — подумала я, когда вскоре после этого мы лежали под письменным столом. При этом опрокинули несколько коробок. Когда позднее Альберт заметил рассыпанные карточки, он ползал по полу и собирал их.
— Помоги же мне, чёрт тебя возьми! Теперь «симпатия» и «страсть» перемешались, это будет стоить мне нескольких часов!
Я смотрела, как Альберт, чертыхаясь, ползает по полу голый. Я тихонько сгребла свои тряпки. На лестничной площадке оделась и пешком побрела по пустой улице Моцарта домой.
XIII
Когда мне было двадцать, мне понадобилось, чтобы кто-то следил за моими зубами. Это стало мне ясно, когда стоматолог сверлил мне каналы в корнях зуба.
— Если бы вы пришли раньше, — сказал он, набирая в шприц обезболивающее средство, — то всё было бы гораздо проще.
— Но раньше, — сказала я, — я ещё не знала, что у меня начнётся пульпит, а если я буду ходить сюда из-за каждого пустяка, вам это тоже не понравится.