— Алло, — сказала я. — Это вы любите Карла?
— Нет, — сказал мужчина на другом конце провода.
— Жаль, — сказала я.
Оба письма я заложила в телефонную книгу, оделась и пошла на работу. По дороге к остановке я раздумывала, как бы мне помочь этой женщине. Может, дать объявление: «Привет, твои любовные письма не доходят, потому что адрес Карла неправильный. Твой, кстати, тоже неправильный». Полная чепуха. Я отмела идею с объявлением.
На работе я села к компьютеру и уставилась на экран. Откуда, думала я, ей известен адрес Карла, если она знает его только в лицо и даже не знакома с ним? Может, она у кого-нибудь наводила о нём справки, и ей дали неправильный адрес? Но почему она указывает в качестве отправителя мой адрес? Откуда он у неё вообще?
Дома я первым делом перечитала оба письма ещё раз. Потом поискала в телефонной книге Карла Моммзена. Их было трое. По первому телефону не ответил никто. По второму ответила женщина. По третьему — автоответчик.
— Ну и задница же ты, — сказала я после короткого сигнала, — разбил ей сердце! Неужто ты не видишь, как она страдает? — И положила трубку. Во мне всё кипело от негодования.
На следующее утро я с бьющимся сердцем пошла к почтовому ящику. Я боялась, что эта женщина продолжает унижаться перед ним. В ящике было одно письмо из банка и одно от Телекома. Третье письмо было с синим штемпелем. Я тут же его вскрыла.
«Дорогой Карл, как ты можешь быть таким жестоким? Неужто я тебе настолько не нравлюсь, что ты даже поздороваться со мной не хочешь? Или ты меня не узнаёшь? Сегодня я была в красной майке и цветастой юбке, когда проходила мимо тебя. Ну, теперь ты меня вспомнил? Хотя бы взгляни на меня завтра. Пожалуйста, не отвергай меня!»
У меня опустились руки. Цветастая юбка и красная майка. Я пошла в спальню и взяла со стула одежду, которая была на мне накануне. Красная майка и цветастая юбка, которую я в позапрошлом году купила во Франции. Я ещё раз заглянула в письмо. Цветастая юбка и красная майка. Все сходилось. Хотя майка уже пахла и просилась в стирку, я надела её ещё раз, вместе с цветастой юбкой. Посмотрим, думала я, что будет, и отправилась на работу.
Ничего не произошло. Дважды со мной заговаривали мужчины — один раз нищий, второй раз — из общества защиты животных. Нищего звали Макс, а защитника животных Вольфганг. Никакого Карла.
На работе на моём столе меня поджидала стопка формуляров. Вот и прекрасно, подумала я и спустилась в подвал. Когда я вставила первый формуляр в старую пишущую машинку, мне стало дурно. Я напечатала несколько букв, и громкий стук машинки вдруг показался мне очень знакомым.
— Где вы были? — спросил мой шеф, когда я вернулась со стопкой заполненных формуляров.
— В подвале, — сказала я.
— Что это с вами творится в последнее время? — Он взял формуляры у меня из рук.
— Я чувствую себя, — сказала я, — такой отвергнутой.
На следующее утро я девять раз заглядывала в почтовый ящик. Все девять раз почты не было. На десятый раз, когда я сунула руку в ящик, пальцы нащупали толстую бумагу. Я вскрыла письмо.
«Карл! — читала я. — Почему ты так делаешь? Почему ты отвергаешь меня? Сегодня я даю тебе последний шанс! На мне будут синие брюки и белая блузка. Это моё последнее письмо».
Я достала из шкафа мои синие брюки и белую блузку с коротким рукавом. Она была мятая, я очень давно её не носила. Но гладить не было времени. Я сунула письмо в конверт и отправилась на работу.
С бьющимся сердцем я шла в своей мятой блузке к автобусной остановке. В любую минуту, думала я, Карл может узнать меня и заговорить со мной. Или только подмигнёт мне? Я шла очень медленно, чтобы Карл успел рассмотреть меня как следует. Я бросала многозначительные взгляды на каждого встречного мужчину. Никто не реагировал. Дойдя до конца пешеходной зоны, я развернулась и пошла назад. Я проделала это шесть раз, а Карл так и не объявился. Когда я пришла на работу, я уже чуть не плакала. На моём столе лежала записка: «Пожалуйста, зайдите в бухгалтерию, комната 341». Я пошла на третий этаж. Комната 341 была в самом конце коридора. На табличке рядом с дверью значилось: «Карл Моммзен, расчёты по зарплате». Я постучалась.
— Входите, — послышалось изнутри. Я продолжала пялиться на табличку. — Входите же!
Я открыла дверь. За столом сидел мужчина и смотрел на меня очень тёмными глазами из-под кустистых бровей.
— Прошу вас, садитесь, — он указал мне на стул перед своим письменным столом. — Красивая у вас блузка.
— Спасибо, — сказала я.
XVII
Когда мне было двадцать пять, мой отец нашёл место для парковки. Оно оказалось прямо перед дверью моего дома.