— Правда.
— А Фидель хочет сделать их богатыми?
— Нет, девочка моя, не богатыми. Фидель хочет, чтобы их жизнь стала лучше и справедливей.
Я побежала на кухню. Чуча и Тата сидели в тишине, выключив радио. Они всегда пропускали новости.
— Чуча! Тата! Большой бородач скоро даст вам каждой по большому дому! Вот увидите! Он хочет, чтобы больше не было бедных.
Обе женщины посмотрели на меня со вселенским терпением.
— Кто забивает малышке голову такими мыслями?
— Кто забивает ей голову такими мыслями? — спросил Фидель у Феи через несколько дней, когда я очень вежливо попросила его о том, чтобы он внес Тату и Чучу первыми в список людей, которые скоро перестанут быть бедными, не превратившись при этом в богатых.
Иногда по вечерам Фидель приезжал к нам просто для того, чтобы поиграть. Меня извлекали из постели, и я разражалась приступом кашля.
Когда мы играли на полу и облако дыма, поднимаясь вверх, рассеивалось под потолком, от Фиделя исходил такой хороший запах. Он не пользовался одеколоном, и поэтому от него пахло мужчиной. И еще чистотой. И это мне очень нравилось.
Когда Фидель не имел возможности прийти сам, он посылал за мной Титу Тетонс, красивую девушку, с которой дружила моя Фея. Тита работала в Институте аграрной реформы, насколько я помню. Если же подруга Феи была очень занята, вместо нее приезжал Ланес, начальник сопровождения Команданте.
Но мне больше нравилась Тита Тетонс, потому что у нее под платьем была спрятана пара свежих прелестных дынь. Она привозила меня на красном «бьюике» в свой институт и там поднимала меня до самых своих дынек, чтобы нажать на кнопку лифта. Перед дверью стоял солдат. Он никогда не шутил со мной. Конечно, у него сразу бы поднялось настроение при виде моей легионерской кепи, ведь она так нравилась всем полицейским и солдатам. К сожалению, на мне сейчас не было моей любимой кепи, потому что ее спрятали от меня.
В кабинете был Че. Он хмурил брови, а из груди у него вырывался легкий свист. На бабуинском лбу Че было много шишек.
— Ты знаешь, у меня есть такая девочка, как ты, — и он показал мне фотографию. На ней была девочка, о которой говорил Че, а рядом с ней ее мама, очень похожая на толстую лягушку. Девочку звали Хильдита.
— Приди за малышкой через час, — сказал Тите Фидель.
Нужно сказать, что они уделяли мне не слишком много внимания. Че был доктором. Он говорил, что нужно позолотить пилюлю крестьянам, иначе они не проглотят эту историю с кооперацией.
— Посмотри, что произошло в Советском Союзе…
И они продолжали в том же духе.
Час — это, конечно, много. Но однажды, всего лишь однажды, мы с Фиделем провели вместе даже больше часа. Тогда он повел меня на прогулку. В тот день Фидель-покатал меня на тракторе, а затем — на маленькой лошадке. Пока мы прогуливались, множество людей было занято уборкой двора Кинта де Лос Молиноса.
— Почему все они метут?
— Они заняты добровольным трудом.
— Что это?
— Это когда люди трудятся бесплатно. Они делают это по своему собственному желанию.
— Ты тоже будешь сейчас мести двор?
Нет, он занимался уборкой совсем иного рода. Он сметал людей.
— Кто эта симпатичная малышка, Команданте?
— Это родственница… Смотри, а вот и Тита пришла за тобой…
Фидель мне, в общем-то, нравился, но вот только бедные все никак не становились богаче. Если Фидель не приходил ко мне, то я не слишком скучала без него, потому что в любой момент могла увидеть его по телевизору. Я даже стала путать реальную жизнь с телевизионной, где Фидель без перерыва выступал перед толпами бедных людей.
Он не переставал напоминать им о том, что революция была задумана и совершена для них. А когда они кричали ему: «Вива! Вива Фидель!», он продолжал свою речь. Однажды я спросила у него:
— Фидель, почему ты так много говоришь?
— Чтобы они перестали кричать и аплодировать мне.
Теперь в нашем доме никогда не садились за стол в столовой. Думаю, так же обстояло дело и в других домах острова. Все были слишком заняты. Если люди не стояли на площади Революции и не кричали часами: «Вива! Вива Фидель!», то они добровольно трудились. Для буржуазных пережитков времени совсем не оставалось. Мне же эти пережитки очень нравились. Без них жизнь становилась скучной.
Мы не обедали больше в столовой, а я уже не восседала на своем высоком, как трон, стуле. И ничего не осталось из той, прежней жизни с буржуазными пережитками. Только бабушка Натика, точная, как часы, все так же, как и прежде, приходила к нам. Фея сада восседала за столом со строгим и неприступным видом. Она почти не разжимала своих тонких губ. И лишь единственная фраза лениво срывалась с ее уст: