Бедные люди выходили из этого положения гораздо лучше, чем мы, потому что они имели доступ к волшебному чемодану под названием «черный рынок». В этом заветном чемоданчике лежали конфеты, печенье, шоколад и много других приятных вещей.
Наша Фея отказывалась прикасаться к этому чемодану, потому что Волшебники, которые владели «черным рынком», не были революционерами.
— Посмотри, дорогая, что я тебе принесла. Это печенье выдали нам на полдник на добровольной работе в Институте аграрной реформы.
— Можно, я съем его с маслом?
— Спроси у Таты, но, по-моему, в этом месяце масло не поступало.
Теперь все продукты превратились в киплингов-скую кошку, которая гуляла сама по себе, никому не подчиняясь. Эти продукты могли не поступать в положенный срок, они могли не появляться месяцами. Яйца, помидоры, картошка и другие продукты часто терялись в дороге.
В аптеках исчезли спирт, вата, гигиенические салфетки. Так о чем это я говорила? Ах, да… О разноцветной еде. Так вот, еще хуже стало, когда еда приобрела желтый цвет. Ее называли мукой. Но хуже всего было, когда наступил черед гофио, пряников из жареной кукурузы.
— Этим можно кормить только свиней, — констатировала Тата.
А для Феи гофио было просто амброзией.
С исчезновением продуктов отпала надобность в услугах Чучи. С ее уходом из нашего дома исчез и таинственный мир черных богов, святых христианских королев, плохих детей, сыновей добра и зла. В нашем доме больше не слышалось взрывов смеха, а чтобы их услышать, мы с Татой втискивались в переполненный воскресный автобус, который доставлял нас в старый город, где в маленькой комнатушке жила наша Чуча со своей слепой и сморщенной, как печеное яблоко, матерью.
Сама Чуча очень редко наведывалась к нам. Во время каждого своего визита она разбрызгивала водку по углам, раздувала дым от сигареты, подожженной с обратной стороны, и размахивала пучком из веток какого-то колючего растения. Это свое действо она называла despojo, подразумевая, вероятно, очищение от всего.
— Это чтобы души злых мертвецов ушли из вашего дома.
Я уговаривала Чучу остаться, потому что без нее было грустно. Но она не хотела.
— Я же не Ница Вилаполь. Это она, белокожая нахалка, продолжает выступать по телевизору, как и раньше, но только с рецептами приготовления блюд из муки и чечевицы. Называть «polenta italienne» муку, сваренную без соли и чеснока! Я, деточка моя, не умею готовить без продуктов. К тому же у меня нет желания готовить людям, которые разучились любить жизнь. Мадам Натика, может, и будет обо мне сожалеть, а что касается мадам Нати, то она давным-давно разучилась есть.
Это было не совсем так, потому что в конце недели Фея съедала вареную муку с яйцом или без яйца, а Лала Натика ела каждый день. Есть чечевицу, поданную на серебряном подносе в фарфоровых тарелках ручной росписи, и получать при этом уроки этикета — бабушка учила меня пользоваться столовыми приборами то на русский, то на французский манер — это было, по крайней мере, странно. Неудивительно поэтому, что мне совсем не хотелось приглашать в наш дом друзей.
Я совсем перестала есть, потому что пища, которую мне предлагали, была отвратительной. Я очень сильно похудела. Виновным в моем истощении был этот бессердечный бородач. Во всяком случае, так утверждали Тата и Лала, упрекая Фею за мою худобу. Фидель тоже заметил, что я очень изменилась:
— Что с девчонкой? Она бледная, как смерть, и худая, как гвоздь! Я позову Валейо, чтобы он ее посмотрел.
Валейо был личным жрецом Фиделя.
— У нее наверняка что-то не так. Она, видно, заболела.
— Не думаю, чтобы она была больна.
— Тогда объясни мне, ради Бога, в чем дело.
— Все дело в том, что она ничего не ест.
— Не ест? Но почему, черт возьми, она не ест?
— Потому что… Дело в том, что… Видишь ли…
— Потому что нечего есть! — вмешалась Тата, как фурия, лишив Фею возможности и дальше путаться в непонятных объяснениях. — Я не знаю, в каком мире живете вы, но надо быть слепым и глухим, чтобы не знать о том, что половина народа голодает!
Под воздействием Феи и Таты в его крови увеличилось процентное содержание адреналина, в чем он совсем не нуждался, поскольку об этом уже позаботились десять миллионов человек, которые все время кричали и аплодировали ему. По моему мнению, именно после этого он принял решение не позволять докучать себе мелочами.