Эта изысканная отрава под названием mojito навсегда пленила его. При малейшей возможности Маноло становился гостеприимным вместилищем этого напитка, а попросту говоря, он частенько напивался.
XX век уже понемногу вступал в свои права. Ленин, вдохновленный идеями уже почивших в Бозе Маркса и Энгельса, сидел в тени каштанов у фонтана Медичи в глубине Люксембургского сада и пытался ответить на вопрос: «Что делать?»
Он испробовал все удовольствия, которые предоставляют Дома терпимости, и даже имел честь быть отмеченным болезнью, о которой обычно предпочитают не распространяться. Он находился под надежным крылом французского правительства, которое поддерживало изгнанника материально. «Что же еще сделать?» — спрашивал он себя. Во вселенском бормотании фонтана он услышал ответ на свой вопрос. Он, как одержимый, принялся что-то записывать, а затем с видом человека с успокоенной совестью он позволил себе отдохнуть, твердо зная, что ему делать. Через некоторое время Ленин вернулся в Россию.
Франсиско Рус и Доминга пересекли весь остров, кое-как примостившись на своей несчастной телеге. По прибытии в Биран супругам ничего не оставалось, как вместе со всеми своими дочками броситься в воду.
Доминга скрепя сердце решилась на последнее. Придя к бывшему солдату испанских колониальных войск, а ныне весьма влиятельному человеку в Биране, она с надеждой в голосе сказала, а вернее, предложила:
— Дон Анхель, все, что у нас есть, это мое умение колдовать и мои дочери. Выбирайте любую из трех и позвольте нам жить в той хижине, что наверху…
Дон Анхель по достоинству оценил живость самой маленькой, которая была ровесницей его дочери Лидии. Эта девочка не отличалась излишеством щепетильности, но зато она была до краев переполнена радостной и непокорной энергией, которой так недоставало послушным и оттого наскучившим крестьянкам, которых дон Анхель столько раз брюхатил, не затрачивая времени на уговоры и соблазны.
— Я беру Лину.
Лине, дочери турка и кубинской колдуньи-метиски, в чьих жилах текла горячая африканская кровь, в скором времени предстояло пережить очень важное событие, которое опечалило ее до слез: на своих штанишках девочка обнаружила кровь первой менструации, которая практически смешалась с кровью, сопровождающей акт потери невинности.
В это время англичанин mambi, живущий со своей семьей в кубинской столице, разговаривал с прекрасным до неприличия созданием, которое приходилось ему никем иным, как родной дочерью Натикой, одного появления которой было достаточно для срыва спектакля или нарушения трамвайного движения. Отец пытался убедить свою прелестную дочь не выходить замуж за некого инспектора по надзору за общественными работами. Любящего родителя настораживало то, что кандидат в мужья его возлюбленного чада страдал тягой к алкоголю. Освежая свой испанский англо-саксонской прохладой, отец предупреждал: «Это будет несчастьем всей твоей жизни».
Натика, одна из красивейших и изысканнейших женщин Гаваны, муза кутюрье и поэтов, сочеталась законным браком с Маноло Ревуэльтой, нежнейшим и обворожительнейшим пьянчужкой, у которого не было ни гроша в кармане, но который славился искусством разбивать женские сердца. Вскоре на свет под знаком Стрельца появилось прелестное создание женского пола.
Дон Анхель, галисийский касик одного небольшого владения, удаленного от кубинской столицы, тот самый дон Анхель, который одним нежным, но умелым и уверенным движением сбросил платье с девочки, незаметно для себя влюбился в эту резвую девчушку и с удвоенным любовным пылом продолжал награждать ее детьми. Третий по счету ребенок родился утром, под знаком Льва. Окинув взглядом небо, черная жемчужина Доминга опустилась на колени, поцеловала землю и сказала Лине: «Из всех твоих детей только этот ребенок станет великим».
Дети Натики и Лины получили имена Наталия и Фидель. Они родились на конечностях того самого каймана, который сел на мель и который люди называют Кубой. Этих детей разделяли всего лишь четыре месяца и несоизмеримо разные условия жизни.
Маленькую Нати окрестили. Для Фиделя же ритуал крещения был исключен, поскольку он был внебрачным ребенком. Мальчик родился бастардом.
В самых отдаленных тайниках души дона Анхеля жило благородство, надежно прикрытое тщеславием. Касик поговорил со своей женой Марией Луизой о том, как несправедливо он относился к детям Лины, появляющимся на свет не без его участия. Впрочем, благородные душевные порывы дона Анхеля не рождали в нем энтузиазма по поводу раздела его феода. «Что делать?» — задавал себе вопрос галисийский касик, более озабоченный бренными земными заботами, нежели возвышенными философическими проблемами.