— Она будет изучать химию. Этого хочет ее отец. В этом году я переведу ее в другую школу. Она теряет время в школе танцев.
О Боже, помилуй!
— Мама, но почему? Почему я должна расстаться с балетом? Я вторая в классе… — слова застревали в моем горле, как будто я проглотила морского петуха.
— По многим причинам. Прежде всего потому, что ты слишком умна, чтобы зарабатывать на жизнь, дергая ногами. И потом, школа, в которой ты будешь учиться, ближе к моей работе.
На мою голову свалилось сразу столько неприятностей, что мама решила пролить немного бальзама на мою страждущую душу. Она пообещала посвятить мне целую неделю. Мы должны были отправиться в путешествие по острову.
Это путешествие оказалось изнурительной туристической поездкой — куда бы вы думали? — на ферму Биран, где родился Фидель. Но нас туда не пустили, потому что мы не имели официального приглашения. Пропусками в Биран ведала Селия Санчес.
Тогда мама изменила курс, и мы провели несколько дней в доме дяди Рамона, старшего брата Команданте.
Рамон и его жена Сули метали друг в друга взгляды, полные ненависти, а трое их отпрысков бесцельно бродили по дому. Достаточно было одного взгляда на этих детей, чтобы заключить, что им не хватает родительской любви и внимания.
Но, несмотря на свои, вероятно, непростые семейные отношения, Рамон встретил нас приветливо и даже спел под гитару:
В наших ушах еще звучала песня Рамона о такой глубокой любви, которая способна преодолеть все преграды, а с заднего сиденья машины уже раздавался поросячий визг и возмущенное индюшачье бормотание. Мы возвращались в Гавану в компании с двумя свиньями и тремя индюками, которые были настроены весьма решительно, поэтому в ближайшие двадцать четыре часа рассчитывать на тишину не приходилось.
Мне не терпелось поскорее приехать в Гавану и вырвать у моего ужасного и нежного наперсника дяди Педро Эмилио «страшную» правду, скрывающуюся за взаимной антипатией, царящей в семье Рамона. Вот что он рассказал мне во время нашей встречи, приправленной, как обычно, солидной дозой поэзии:
— Рамона нужно было в срочном порядке женить на Сули, потому что в тринадцать лет он влюбился в гаитянку, возбуждающая стеатопигия и колдовские чары которой намного превосходили успехи твоей прабабушки Доминги в области общения с потусторонними силами. То, что делала Доминга, не шло ни в какое сравнение с колдовством гаитянки. Каждую ночь Рамон убегал к своей черной колдунье, а наутро возвращался бледный и похудевший, deslechaito, как говорила Доминга. При этом она так мягко перекатывала слова, что, даже не вслушиваясь в смысл сказанного, легко было догадаться, что Доминга говорила о сладком испорченном фрукте, об этой шоколадной самке.
Но Рамон жил на другом конце острова вовсе не в наказание за свою неупорядоченную личную жизнь. Фидель приговорил его к этой ссылке за то, что он не помогал своему мятежному брату сражаться в Сьерре. Но когда Революция победила, Рамон тем не менее раздобыл себе униформу оливкового цвета.
— Я не осуждаю его за это, — продолжил Педро Эмилио, — ведь у меня тоже есть такая униформа… К тому же с капитанскими нашивками… Дело не в этом, а совсем-совсем в другом. Видишь ли, малышка, я ведь хотел быть мэром при старом режиме. Но что еще хуже — я пишу стихи. А мой сводный брат расценивает это как недостаток. Поэтому Рамона он в конце концов простит, а меня будет всю жизнь презирать.
Вот все, что рассказал мне мой нежный наперсник в тот далекий день о Рамоне и не только о нем.
Впрочем, история с черной колдуньей на этом не закончилась.
Возможно, отвергнутая гаитянка навела порчу на соперницу, потому что Сули несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством. Она пробовала отравиться, а когда яда не оказалось, перерезала себе вены. Двое из их детей убежали из дома, не вынеся этой тягостной атмосферы. Но, наконец, Рамон смог освободиться от колдовских чар своей негритянки.
Они с Сули стали жить в Мирамаре. Рамон занимался коровами новых пород, порожденных генетическим гением его брата Фиделя. Когда Сули повесилась на перилах лестницы, рядом никого не оказалось. Спасти ее не удалось.
Благодаря тем индюкам и свиньям, которые Рамон передал своей сестре Анхелите и которых мы везли в «мерседесе», мои гормоны пришли в движение.