Выкрикивая во весь голос обвинения и угрозы, я принимала боевую стойку. Не зря ведь я была замужем за двумя чемпионами по каратэ. Наверное, в эту минуту я выглядела ужасно, потому что этот негодяй как-то обмяк и съежился. Может быть, ему даже стало стыдно.
— За всяким экстремистом прячется оппортунист! — продолжала я его уничтожать, цитируя Ленина. — Ты ведешь себя так потому, что сам хотел бы уехать из страны, но не осмеливаешься.
Нужно сказать, что после этой короткой, но яростной обвинительной речи аплодисментов не последовало.
Реакция преподавателя литературы Хосе Луиса Гальбе на случившееся не облегчила совести участников позорной акции. Когда мы вернулись в аудиторию, наш поэт был печален. На его лице читались огорчение и растерянность. Он сдавленным голосом привел ту же ленинскую цитату, которую несколькими минутами раньше выкрикивала я. Хосе Луис Гальбе смотрел теперь на своих студентов как на подлецов.
К этому времени со мной стали происходить очень неприятные вещи, а именно: я стала распухать.
Утром я, как обычно, приходила на занятия, усаживалась, засыпала и просыпалась, чтобы вновь заснуть. По сути дела, я так и не просыпалась весь день. После занятий я шла в детский кружок за своим домовенком. Вернувшись домой, я вытаскивала из туфель свои распухшие ноги, ставшие похожими на окорока. Всю ночь напролет из громкоговорителя, установленного на углу улицы, в квартиру доносились обвинения в адрес семьи, которая собиралась покинуть Кубу. Говорить о полноценном сне в таких условиях не приходилось. Ночные проклятия надоели не только мне. Даже пьяницы, чуть свет бредущие по улице, останавливались возле громкоговорителя, чтобы высказать в нецензурных выражениях все, что они о нем думали.
Несмотря на шум, Мюмин спала спокойно, но мне в голову время от времени приходили мысли, что я произвела ее на свет, словно письмо, которое забыли положить в конверт. И от этой мысли мне становилось все более и более неуютно. Впрочем, дело было не только в том, что я не могла защитить Мюмин. Вся моя жизнь превратилась в цепь неудач.
В конце концов я. вторично оказалась в хирургическом отделении госпиталя МВД. На этот раз я легла на обследование, надеясь узнать причину своего странного заболевания, которое превратило меня в губку, впитавшую в себя огромное количество жидкости. Самым странным было то, что я этой жидкости не пила. За первую неделю своего пребывания в госпитале я, к огорчению врачей и медсестер, потеряла восемь килограммов веса, причем без видимых причин. Впрочем, я знала основную причину происходящих во мне процессов: я просто-напросто объелась окружающей меня мерзостью.
Меня передали в руки психиатра, страдающего артрозом. Он говорил, перекатывая слова так, словно его огромный язык угрожал вырваться изо рта и навек покинуть его. Мы с психиатром сразу же понравились друг другу. Я убедила его в необходимости подвергнуть меня наркогипнозу, надеясь таким образом узнать причину зла, которое со дня на день могло превратить меня в неподвижную статую, страдающую водянкой. Увы! месмерические сеансы не дали ожидаемого результата: во время их проведения я либо молчала, либо изъяснялась на непереводимом языке. Наши гипнотические исследования закончились совместными выпивками и походами к подружке моего гипнотизера. В конце концов, психиатры тоже хотят и имеют право время от времени расслабиться.
Я пробыла в госпитале четыре месяца и с удовольствием осталась бы там еще: я чувствовала себя просто превосходно под защитой больничных стен. Я имела здесь возможность заниматься спортом. Два раза в день меня тренировал бывший боксер. Он собирался сделать из меня будущую славу МВД в беге на длинные дистанции.
Время от времени меня навещали члены семьи Кастро. В день моего рождения ко мне приехал дядя Рамон. Он, как всегда, был влюблен и, как и прежде, напевал все те же грустные песни, подыгрывая себе на гитаре. Дядя Рамон принес мне на подносе огромный пирог.
Мне было и в самом деле хорошо. Я была освобождена от ненавистной Дипломатической школы со всеми ее «дипломатическими» актами отречения. Вместо этого я с удовольствием испытывала на себе заботу медперсонала, а также родственников. Однажды мне неожиданно нанес визит Фидель. Он привез два ящика цветной капусты со своей «небольшой фермы». Капусту приготовил по своему особому рецепту повар Фиделя, Эспино.