Моей «будущей жертвой» оказался один влюбленный никарагуанец, с молоком матери впитавший сандинизм. Ради возможности покинуть Кубу я готова была броситься навстречу второй революции в компании с этим скучным и суровым молодым человеком. Фидель был прав. Это и в самом деле была еще одна жертва.
Наступил субботний вечер. Великая ночь моего мятежа неумолимо приближалась. Выбирая место проведения восстания, я остановилась на отеле «Ривьера». Я сказала своему приятелю, что собираюсь навестить подружек. Своего спящего маленького домового я перенесла к маме, переоделась в гараже.
Мне необходимо было провести ночь, любуясь красивыми танцорами и наслаждаясь музыкой. Мои ноги хотели танцевать до того благословенного часа, когда чиновники начинают храпеть, а простые люди — получать удовлетворение от жизни.
За соседним столиком сидел мужчина. Рядом с ним никого не было. Добрую половину ночи я смотрела то на танцплощадку, то на этого человека. Мы обменивались взглядами, до краев переполненными ненавистью. Эта ненависть была так велика, что из кабаре мы вышли вместе. Все произошло у входа в отель. Он пошел за мной, хмурясь и не произнеся ни слова. Мы приступили к осуществлению диалектических законов на практике… Мы превратили ненависть в любовь с помощью внезапного и бесконечного поцелуя, который нас удивил и от которого у нас обоих перехватило дыхание. Так мы в течение целой недели переходили от одного удивительного открытия к другому, обходясь лишь международным языком ласки и нежности. Казалось, что предмет моей любви изготовлен золотых дел мастером по моему индивидуальному заказу. Это было какое-то волшебство! Мы даже родились в одном и том же году, в один и тот же час. Нас разделяли только широты. Мы наслаждались всеми поэтическими сокровищами, которые рождает страсть, не боясь выглядеть при этом смешными. Мы творили любовь, как боги творят чудеса. И до конца своих дней я буду поднимать свой бокал за этот безумный порыв, бросивший в объятия друг друга двух незнакомцев в городе судьбы.
Гавана приняла нас в свои объятия, предоставив нам возможность жить полной жизнью. Мы уже приближались к неизбежным в такой ситуации клятвам в верности и любви до гробовой доски, когда нас разлучила полиция.
Служба Госбезопасности предоставила мне неделю отпуска. И эта неделя была самой напряженной, самой наполненной, самой безоглядной и самой счастливой во всей моей жизни. Я стояла, прижавшись всем телом к своей Пизанской башне и любуясь морем из сада отеля «Националь». Я испытывала необыкновенное ощущение легкости, когда вдруг железная рука схватила меня и оторвала от моей Пизанской башни:
— Вы арестованы!
— Что?
— Вы арестованы за то, что посещали иностранца. Это расценивается как проституция! И ведите себя благоразумно, если хотите избежать большого скандала!
Вероятно, я была единственной проституткой, к которой кубинская полиция обращалась на «вы». Меня доставили в полицейский участок, не допуская по отношению ко мне никаких вольностей. Все было очень вежливо и пристойно. Меня не стали бросать в камеру, а вместо этого усадили на гранитную скамейку в коридоре, так что я имела счастье созерцать обычные для всех полицейских участков мира зрелища с привычным набором оскорблений, грубости, садизма. Сидя на скамейке, я стала ожидать наступления новогодней ночи и Нового года, в то время как четверо полицейских поочередно допрашивали меня. Через три дня меня выпустили, передав шоколадные конфеты «для малышки» и молча сопроводив до самого дома.
Я ходила по квартире, дожидаясь времени, когда нужно идти в детский кружок за моим троллем. Я переваривала нанесенное мне оскорбление и собственное бессилие, когда зазвонил телефон. Это был взбешенный Пепе Абрантес:
— Я запрещаю тебе выходить из дому! Ты вызвана в резиденцию!
— Тебе осталось бросить в тюрьму только собственную мать, сукин ты сын! — разъяренно крикнула я и бросила трубку.
В это время раздался звонок в дверь. Я пошла открывать и с удивлением увидела на пороге Шоми. Вероятно, политбюро сверяло по мне свои часы.
— Ты прекрасно знала о том, что он итальянец! Ты вела себя, как проститутка… Ты нанесла своему отцу глубокую рану.
Я стала вести себя крайне непристойно:
— Как проститутка? Как проститутка, говоришь? Из нас двоих не я проститутка, а ты, ты, педик несчастный! Я-то прекрасно понимаю, в чем дело! Ты просто ревнуешь! Ты сам бы хотел оказать интимные услуги этой итальянской штучке! Что? Может быть, я ошибаюсь? А? Вали отсюда поскорей и передай Фиделю, чтобы он засунул себе в задницу таких вонючих посредников, как ты и тебе подобные! Ты все понял или на пальцах объяснить?