Через неделю он получил через посла официальное приглашение кубинского правительства. Он не знал, кто конкретно приглашает его, и поэтому находился в полном недоумении.
— Но, Фидель, ты ведь знаешь, что если разные секретные службы не действуют согласованно, то обязательно происходят какие-то накладки. Так бывает во всем мире. Уверяю тебя, я не представляю никакой ценности ни для одной разведки. Неужели ты допускаешь обратное?
— Не знаю. Я уже ничего не знаю. Я уже не только о тебе, а и о себе ничего больше не знаю. У меня полное ощущение, что я живу в каком-то кошмаре.
Насчет кошмара я была с ним полностью согласна. В последний раз он позвонил мне из Мексики:
— Возле моего дома стоит машина скорой помощи. У меня страшные боли во всем теле. Врач говорит, что это последствия перенесенной травмы. Но моя единственная травма, единственный несчастный случай — это ты!
Мы развелись, воспользовавшись услугами международной конторы, которая на Кубе заставляет платить доллары за официальный развод все разочаровавшиеся супружеские пары Латинской Америки. Эта контора нередко помогает кубинцам пересечь границу, чтобы оказаться в Майами.
Я подписала акт о разводе и прямиком помчалась в больницу: у меня был зверский приступ астмы. Как только я освободилась от внутривенных иголок и кислородной маски, я побежала домой. Я на улице развела огромный костер, чтобы предать огню инквизиции все написанное мною до тридцатилетнего возраста. Я сожгла страницы моей придуманной жизни. После этого я пошла в парикмахерскую и потребовала побрить мне голову.
Я выбрала парикмахерскую на улице Холи, находящуюся в подчинении службы Госбезопасности. Там священнодействовал тот самый боксер, который несколькими годами раньше спас меня от депрессии, приучив к бегу и отжиманиям. Парикмахера звали Хуанито. Это был кладезь мудрости. Чтобы избавиться от запаха пота, он рекомендовал во время полнолуния выставить на открытом воздухе две половинки горького апельсина, посыпанного содой, а затем полдня подержать их под мышками.
— А от пузырьков на коже нет ничего лучше отвара из конины.
Хуанито стриг меня и делился парамедицинскими рецептами. Я расслабилась от прикосновения его рук и от умиротворяющего бормотания и даже немножко задремала. Когда же я открыла глаза, то увидела, что мою бритую голову украшает маленький чубчик. Хуанито совсем забыл, что я не новобранец.
— Хуанито, убери мне этот чуб! Все сбрей!
Я прелестно выглядела в розовом платье на бретелях от щедрот Сандры Левинсон, директрисы Кубинского учебного центра в Нью-Йорке. Приезжая на остров, чтобы покормить своих кошек, напомнить себе об общественном положении, занимаемом на Кубе, и получить жалованье, она продавала друзьям свои поношенные вещи.
Когда я вышла из парикмахерской подстриженная под ноль, ко мне с озадаченным видом стали подходить новобранцы, ожидавшие своей очереди. Они хотели убедиться, не больная ли я.
Вероятно, дело приняло серьезный оборот, потому что этим утром после демонстративного визжания тормозов возле моего дома остановился автомобиль Абрантеса. Вскоре сам он сидел напротив меня на декадентском диване. Какая-то странная, бесстыдная энергия пронизывала наши с Абрантесом задницы, разогревая их непристойным жаром. Было совершенно очевидно, что он пришел сюда не для того, чтобы узнать, не превратилась ли я в верующую еврейку.
— Тебе нет надобности выходить замуж за иностранца, чтобы хорошо жить. Если тебе что-то понадобится, обращайся ко мне.
Есть люди, которым неизвестно самолюбие. Услышав предложение Абрантеса, я не почувствовала себя оскорбленной. Я провела половину жизни с низко опущенной головой, безуспешно пытаясь своим покорным видом и силой внушения вызвать любовь у людей, которые причиняли мне зло. Это была своего рода йога, развивающая смирение и покорность.
Я не стала жить лучше, чем раньше. Разве что у меня появилась «лада», стоившая моему мужу почти четыре тысячи долларов. Эта машина выполняла функции кареты скорой помощи в нашем квартале и такси для моих друзей.
— Я кое о чем попрошу тебя, — я схватила его, вывела в спальню и толкнула на кровать.
— Возьми меня! Возьми меня сейчас! Может быть, это немного успокоит тебя, и ты оставишь, наконец, меня в покое! Как ты мне надоел! Если бы ты только знал! Ну? Что же ты?
Но он не захотел принять мое предложение.
— Я всего лишь подчиняюсь приказу!