С того самого дня, когда я увидел парящий в воздухе, как птица, самолет Красной армии, я загорелся мечтой увидеть этого смелого летчика – одного летчика, от появления которого сбежала вся вооруженная до зубов меньшевистская армия. С тех пор не только наяву, но и во сне все для меня было связано с полетом. Либо я сам парил в воздухе, управляя телом руками и ногами, либо находился внутри какого-то причудливого аппарата или планера. И когда я просыпался, то все думал и верил, что придет время, и я взлечу в небо, но когда это будет, я не знал...
Испытав вдоволь «ласточку» на перегрузки, Кравченко к концу полета свалил ее в штопор. Завернув десятка полтора витков, вышел из штопора у самой земли. Посадку произвел четко на три точки у посадочного знака. На вопрос механика, как работал мотор, ответил: «Все нормально».
В конце апреля 1938 года завязались ожесточенные воздушные бои в районе Уханя. Нас предупредили, что японцы готовятся нанести мощный бомбардировочный удар. Сведения оказались точными. Около десяти часов утра посты наблюдения донесли, что курсом на Ухань идут несколько групп бомбардировщиков под прикрытием истребителей. На мачте поднят синий флаг. Объявляется готовность номер один. Взлетает зеленая ракета – сигнал авиаторам запускать моторы. Уже выложена стрелка в направлении, откуда идет противник. Воздушное пространство аэродрома моментально заполняется ревом моторов и дробной очередью пулеметов.
Первым ведет эскадрилью истребителей Алексей Благовещенский – редкой храбрости командир наньчанской истребительной группы.
На фоне гор вырисовывается вражеская армада. В плотном строю клина девяток друг за другом летят бомбардировщики. В стороне от них, отсвечивая на солнце красными кругами на крыльях, «этажеркой», идут японские истребители – И-95 и И-96.
Второе звено уводит за собой в небо «бог и царь» воздушного пилотажа Григорий Кравченко.
Скрестились огненные трассы. Воздушный бой перешел на вертикальный маневр. Мелькают друг перед другом атакующие и выходящие из атак самолеты. С первой же атаки сбиты два бомбардировщика, в том числе ведущий группы – японский полковник.
Оставшаяся семерка японских бомбовозов сомкнулась, чтобы легче было обороняться, но из-за непрерывных атак наших ястребков рассыпалась и, сбрасывая бомбы куда попало, повернула обратно. Обратившись в бегство, японские самолеты стали легкой добычей. Собрав свою группу, Алексей Благовещенский на максимальной скорости бросился в погоню. Внизу обозначились костры пылающих самолетов, но ни одного облачка парашюта не отделилось от них. Японское командование в целях поддержания стойкости самурайского духа выдавало парашюты только заслуженным асам, жизнь которых считалась особо ценной для империи. В воздушных боях 1938 года, по словам китайского историка Пын Мина, советские летчики разгромили такие считавшиеся непобедимыми японские авиаэскадрильи, как «Воздушные самураи», «Четыре короля воздуха», «Ваки-кодзу», «Сасэбо».
Бои между истребителями шли на разных высотах: более маневренные И-15 сражались на горизонталях и на виражах, И-16 – на вертикалях и вдогон. Все небо было исчерчено трассами светящихся пуль. Группа Благовещенского вернулась на свой аэродром, когда горючее было уже на исходе. В результате непродолжительной схватки японцы потеряли 21 самолет, а китайская авиация – два. Все ханькоуские газеты подробно описывали подвиг китайской авиации. По понятным причинам не было названо ни одной русской фамилии.
Поражение в воздушном бою 29 апреля 1938 года, да еще в день рождения японского императора, буквально потрясло японское командование. В панике оно срочно перебазировало бомбардировочную авиацию с прифронтовых аэродромов вглубь своей территории.
Самолет Благовещенского всегда стоял рядом с командным пунктом. Достаточно было поступить сигналу о появлении противника, как командир эскадрильи взлетал первым. Авторитет его был непререкаем. Он был неистощим на выдумку и боевую смекалку. По его предложению в кабину каждого самолета поставили бронеспинку, что надежно предохраняло летчиков от пуль. Носил он вязаный свитер, серую замшевую куртку, которую в одном из боев японцы основательно продырявили. Механик хотел починить ее, но Алексей отказался:
– Что ты, милый! С заплатой я буду ходить как оборванец. А тут – боевая отметина, чуешь разницу?
У Благовещенского были широкие, как у запорожца, штаны. На вопрос, к чему такой фасон, он неизменно отвечал: «Чтобы подчиненные не видели, как у меня дрожат колени, когда бывает страшно».