— Ты видишь их? — последний магазин, в который мы зашли, был наш любимый. Строительный. Тут с отцом мы проводили огромную часть нашего времени. И мы не покупали, а лишь планировали и думали, что «сделаем вот это и это следующим летом».
Так наши планы уменьшались с каждым годом. Ближе к выпуску я ушла в себя и в экзамены. А когда поступила в институт, то приезжала все реже и реже, поэтому все, что у нас было с отцом — маленькое лето.
Последний раз, на Новый год, я поняла, что не хочу уезжать из этого места. Я словно что-то чувствовала. Отец отговаривал меня, твердил, что я окажусь в этом месте с ним тысячу раз. Но вот прямо сейчас эти тысячи раз превратились в два дня!
— Так ты видишь их? — повторил он.
— Вижу.
Он взял этот рулон обоев, развернул и внимательно рассмотрел:
— Я бы хотел поклеить их в гостиной. Но боюсь, что не успею за такой короткий срок.
— Так давай купим и сделаем ремонт летом. Пап, ремонт всегда объединяет. Думаю, ты должен сделать его со мной, Каем и Йоном.
Отец улыбнулся и посмотрел на меня своими теплыми старческими глазами:
— Вы его сделаете без меня и сами объединитесь.
О чем ты? Отец, о чем ты, черт дери, говоришь?! Я тебя не отпущу, клянусь. Папа, папочка, послушай, ты бредишь. Ты умрешь, но не сейчас. Не тогда, когда я только начала понимать жизнь.
Папа, папочка, давай купим эти обои и сделаем все, что мы хотели с тобой сделать. Только ты и я. А можно все вместе. Тебе всего лишь чуть за шестьдесят, ты так молод.
Папа, папочка, прошу, скажи, как раньше, что ты очень силен и полон идей.
Папа, папочка…
— Мы берем их. Йон, позови продавца.
Мальчишка ринулся в сторону кассы. Я отмотала немного этих обоев и ткнула в них пальцем:
— Не смей! Я отдам часть своей жизни лишь ради того, чтобы ты прожил и поклеил со мной эти обои!
Отец вздохнул и отошел от них. Я ринулась за ним, останавливая, хватая за плечи и заставляя повернуться лицом ко мне. Арне был невыскоим, почти что ростом с меня. Он посмотрел в пол:
— Хороший паркет, правда?
— Папа! Ты меня слышишь?
— Слышу, — он водил носком старых ботинок по полу, — не переживай. Сейчас ты говоришь очень эгоистично. Тебе нужна эта половина твоей жизни ради Кая и Йона. Вот, что тебе нужно научиться делать — жертвовать своим во имя счастья других любимых тебе людей. Научиться выбирать не сердцем, а по уму.
— Я лишь хочу, чтобы все жили, пап.
— Ха-ха-ха, моя ты девочка.
Йон привел продавца. Отец успел сказать то, что хотел:
— Не бывает так, как ты хочешь, мой маленький миротворец.
— Вы что-то хотели? — спросил парень в фирменной футболке.
— Да, заверните десять рулонов вон тех обоев и подберите девушке клей и кисти, — сказал Арне. — Я буду ждать в машине.
Маленький Йон заволновался, поэтому тут же задергал меня за рукав, чтобы узнать, что случилось.
— Все хорошо, правда, просто…
— Ты опять плачешь? Значит, он умирает.
Я надеялась, что в этих словах Йон перепутал факт с вопросом, но он сказал все верно.
— Звонил папа, — продолжил мальчик, — он переживает за тебя. Я сказал ему, что дедушка Арне и правда уми…
Я замотала головой:
— Нет, нет, все хорошо. Просто, кажется, я начала что-то понимать в этой жизни.
Отец ждал нас в машине. Я не видела ни капли жалости или грусти на его лице. Меня немного злило то, что о его возможной смерти переживают все, кроме него.
Он молча завел машину, когда мы погрузили в багажник обои и клей с кистями. Всю дорогу он тоже молчал. Но потом, когда мы подъезжали ближе к дому, он спросил:
— Чего ты боишься?
— Что? — я не сразу поняла его.
— Твой страх, — повторил отец. — Скажи, чего ты боишься больше всего в этой жизни. Смерти? Темноты? Не успеть что-то сделать?
— Всего и сразу, наверное.
— На самом деле все эти страхи одинаковые. Смерти же нет, правда? Это просто процесс, как рождение или рост. Ты боишься, что в самом конце будет темнота, а ты так и не успел ничего сделать.
— К чему это ты?
— К тому, — он свел плечи, легонько хлопнув по рулю, — что многие страхи имеют что-то общее между собой. И когда ты боишься чего-то одного, надо понять, может, это совершенно не тот страх. И стоит бороться не со страхом смерти, а просто стараться делать все правильно и радоваться пустякам?
Я искренне не знала, что сказать. Мы снова проезжали мост. Волна упала на дорогу, брызги разлетелись во все стороны.
— Ну же, посмотри, как красиво Богиня машет белыми рукавами. Как тонкий ситец падает на дорогу, как она танцует с Богом ветра. Они красивые, правда? Герда, ты видишь Богов?
Я помотала головой, потому что меня уже ничего не отвлекало от страха не просто смерти, темноты и нехватки времени, а того, что впереди меня ждала огромная неизвестность.
Когда мы приехали домой, то уже был обед. В доме на удивление почти что во всех комнатах горел свет. А перед самим домом стояла чужая машина. Меня сразу насторожило это. Я выбежала из нашей, залетая в дом. Я была права, в гостиной сидели племянники отца: две девушки и парень. Они встали, когда увидели меня. Отец, как ни в чем не бывало, насвистывая песенку, вошел за мной. Мать всю трясло. От злости или страха — сказать было сложно.
Отношения с родственниками отца, к слову, у нас были совсем дерьмовые. Они не очень любили его, а в особенности не принимали Хельгу и меня. С его детьми отношения у меня тоже были напряженные. Когда они приезжали на новогодние праздники, то пытались дразнить, отбирали сладости и не хотели общаться. Мать просила терпеть это, потому что хотела поддерживать хоть какие-то хорошие отношения с родственниками по линии отца. Но рано или поздно, то, что пытались криво заштопать, разорвется еще сильнее.
— Герда? — сказала одна из них. — Я бы тебя никогда не узнала. Ты сильно похудела и стала симпатичной.
Руки сжались в кулаки. Я пыталась сдерживать себя. Племянникам, к слову, было больше лет, чем мне. Все получилось так потому, что отец женился очень поздно.
— Зачем вы приехали? — спросила я, замечая, что они так и не поздоровались с отцом.
— Дядя Арне позвонил.
Мать все же была в гневе. По ее взгляду было понятно, что вечером отца ждет скандал и разборки. С этими людьми мы перестали поддерживать всякую связь, когда я перешла в старшую школу. Хотя, Арне был человеком добрым, поэтому старался поддерживать с родными какой-то контакт.
— Да, они правы, — отец зашел в комнату. Йон стоял рядом со мной, не произнеся ни слова. Неожиданно одна моя двоюродная сестра заметила его.
— Ого! Кто это? Какой милый мальчик.
— Это Йон, — сказала я.
— Кто он? Твой сын? — потом она замерла. — Не похоже, чтобы ты… А, тогда понятно, что дядя ничего толком не говорил о тебе. Вот наша порядочная девочка, не ожидала от тебя.
Я понимала, на что они намекают. Мать не выдержала и открыла рот, желая унизить этих троих и выгнать из дома как можно быстрее. Но я остановила ее:
— Мам, Йон себя плохо чувствует, приготовь ему что-нибудь поесть и попить.
Она не знала, куда себя девать. Но здоровье внука оказалось для нее на первом месте.
— Так ты умираешь? — спросили они, когда мальчик и мать вышли из комнаты.