Это не мой Антон.
Мой Антон был высоким и худым, а этот мужчина — эталон мужской красоты и силы.
— Не может быть, — выдыхаю, по-прежнему не веря своим глазам. — Чертовы галлюцинации.
В последнее время зрение редко меня подводило. Еще никогда не было такого, чтобы я видела то, что априори нереально увидеть. А тут… он. Стоит передо мной и смотрит своими синими пронзительными глазами. Душу выворачивает наизнанку. Моргаю, отчаянно трясу головой до звонкого хруста в шее. Взвизгнув от адской боли, замираю, упираясь взглядом в мужские ноги.
— Все в порядке?
Медленно поднимаю голову и пропадаю, погружаясь в темно-синий омут глаз. В них плещется неподдельная тревога и страх. Моргаю, про себя умоляя, чтобы навязчивая картинка растворилась, ну, или на крайний случай, чтобы я проснулась, и все это оказалось лишь дурацким сном. За столько лет я привыкла, что разум надо мной издевается. То и дело подкидывает картинки, которые кажутся настолько реалистичными, что я, сбиваясь с ног, бегу за первым встречным, только бы убедиться, что это очередная дурацкая шутка моего подсознания.
Щипаю запястье, но картинка остается прежней.
Мне страшно. Я до смерти боюсь оказаться в рядах шизофреников. Но, видимо, все к тому и идет. Глаза видят то, что не должны. Это знак размером с Эйфелеву башню, что пора показаться доктору. Желательно сразу нескольким. Пусть посмотрят меня, разрешу даже, чтобы опыты на мне провели, лишь бы сказали, что я здорова, а это… просто показалось.
Чувствуя себя маленьким зверьком, загнанным в клетку опытным хищником, забиваюсь в угол. Мужская рука, покрытая светлыми волосами, тянется ко мне, а внутри меня все противится прикосновению. Мне кажется, что это не рука, а гадюка. Как цапнет, и все… Нету Алички больше с вами. И нет, коньки я отброшу нет от яда, а от болезни, которой страдают двенадцать процентов жителей земного шара.
Как бы я ни старалась сжаться до размера соринки, он все равно касается меня. Дотрагивается до плеча, и я дергаюсь, потому что чувствую то, что не должна чувствовать. Место, к которому он прикоснулся, жжет так, будто я получила ожог третьей степени. Смотрю на плечо, не до конца понимая, что хочу там увидеть. Вряд ли меня обрадует ожог.
Ничего не увидев, громко всхлипываю и закрываю рот руками, чтобы никто не услышал мой крик. Крик души, что была заперта внутри меня пятнадцать лет. Я не кричала тогда, когда узнала, что его больше нет. Я была похожа на зомби — ходила и выла непонятно что. Единственное, что держала меня на этом свете — это сын. Уже тогда я была не одна…
Прикрываю веки и погружаюсь в день, когда была обманута. Для его матери я стала нежеланной невесткой и поняла это спустя несколько минут после знакомства. И если какое-то время я глупо надеялась, что она сможет принять выбор сына, то спустя два месяца после трагедии все надежды рухнули. Она обвинила во всем меня! Красивая и ухоженная женщина на моих глазах превратилась в горгулью. В ее глазах стояла такая ненависть, которую бы я не пожелала врагу. Она настолько сильно возненавидела меня, что не сразу сказала, где похоронен Антон. Прошло еще две недели, прежде чем она сдалась. И вот уже пятнадцать лет два раза в год я хожу на его могилу.
Или ходила?
Поднимаю голову, чтобы убедиться в очередной галлюцинации. Прошло уже достаточно времени, должно отпустить. По крайней мере, раньше мне хватало нескольких минут, чтобы вернуться в реальность. Ну, с учетом того, что подобного я не испытывала уже лет десять, время возвращения в реальность может затянуться.
Затянулось…
Преодолевая собственный страх, встаю на колени и вытягиваю руку вперед, чтобы прикоснуться к красивой галлюцинации. Насколько я знаю, такие картинки пусты. Значит, никаких препятствий быть не может.
— Не может быть, — выдыхаю, когда ладонь упирается в щетинистую щеку и не желает проходить сквозь лицо мужчины. — Ты реальный! Ты не галлюцинация!
Перед глазами образуется размытая картинка, дорожки слез обжигают щеки, а мне плевать. Я заново изучаю лицо человека, которого похоронила много лет назад. В груди образуется тепло, оно разливается по телу и подталкивает к действию. Слушаясь и повинуясь, запускаю пальцы в непослушные волосы и сжимаю кулак. Здравый разум говорит, что это неправда, а глаза ну просто вопят, что это он! Дабы убедиться, что это действительно он, а не очередная шутка подсознания, я начинаю изо всех трясти голову мужчины. Он жмурится, сжимает губы в тонкую линии и стойко терпит мои издевательства.
— Черт, — хрипит, растирая щеку от удара.
Мда, неплохо я приложилась.
Не жалею об этом! Потому что я должна была убедиться, что передо мной сидит живой человек, а не очередной плод моей больной фантазии.
— Прости, — шепчу, растирая ладонь после обжигающего соприкосновения с его лицом.
Опускаю взгляд и ахаю — рука красная, как рак. Мои действия не укрываются от Антона. Как и раньше, он слишком внимательно относится к моему самочувствию.
— Аль, дай посмотрю, — Антон хватает меня за здоровую руку и тянет на себя. Заключает в крепкие объятия и начинает крутить раскрасневшуюся ладонь во все стороны, усердно пытаясь рассмотреть только ему понятные вещи. И все бы ничего, но мне становится нечем дышать. Он заполонил собой все пространство. Не выдержав натиска с его стороны, я вырываю руку и отползаю в уголок дивана. Сейчас это место мне кажется самым безопасным в доме. В собственном доме! Ладонь по-прежнему покалывает в тех местах, в которых он ее касался, да и тело горит, как не горело давно. — Аль? — Он заглядывает в самую душу, выворачивает наизнанку спрятанные в укромный ящик эмоции, пытается прочесть их, но, кроме шока и попытки осмыслить настоящее, ничего не находит. — Прости меня, Аль. — Киваю, отворачиваясь к окну.
У окна стоит сын. Только сейчас я понимаю, как сильно они похожи внешне. Цвет волос и глаза… глаза, в которых вместо беспокойства плещется счастье. Такого объема, что запросто можно устроить в гостиной бассейн.
Сын уверен, что, раз отец жив и здоров, теперь мы будем жить все вместе. Долго и счастливо.
— Мам, здорово, правда?
Киваю, не зная, что на это ответить. В идеале я должна признаться, что оказалась неправа и поверила человеку, которому по-хорошему не должна была верить. Должна извиниться перед сыном за то, что врала ему столько лет. Должна, но не могу. Язык не поворачивается сказать что-либо.
— Мам, папа сказал, что поможет сделать новый турник. Можно?
И снова кивок. Я по-прежнему не понимаю, что говорить. Отец и сын нашли друг друга спустя столько лет. Я просто не вправе запрещать им общаться. Кто я после этого буду?
— Спасибо, мама, ты самая лучшая.
6. Алевтина
Думала ли я когда-нибудь, что наступит день и я встречу свою первую любовь? Нет, конечно. Все, о чем я мечтала все эти годы, так это забыть его и никогда не вспоминать.
Своего Антона я похоронила много лет назад, но не отпустила… Никогда не смогу отпустить. Ведь у меня перед носом каждый день маячит его копия. Я много раз задавалась вопросом: почему сын так сильно похож на него? Я ведь мама, я ведь рожала его целых шесть часов, а он весь в отца пошел. Хоть бы что-нибудь унаследовал от меня, но нет.
О своей беременности я узнала, находясь в больнице. Стоило проснуться, как пожилая медсестра побежала звать лечащего врача. Я была готова услышать о многочисленных переломах, ссадинах, но точно не о беременности.
— Вы беременны, — сказал мне врач, на что я молча кивнула и отвернулась к окну. — Девушка, срок у вас небольшой. Я дам вам время, а вы подумайте хорошо и решите, нужен ли вам этот ребенок.
Я решила, что должна рожать. Должна сохранить частичку Антона. Ребенок, еще даже до конца не сформировавшийся, не виноват, что его отец погиб в страшной аварии, а мать не желает возвращаться в собственный дом. Да, уже тогда я знала, что его нет среди выживших. И кто бы мог подумать, что столь ужасную новость мне принесла его мать.