Глава 1
Она не могла оторвать глаз от горящего дома. Тот занялся сначала сизым пламенем, потом пыхнул коричнево-малиновым, а когда пламя достигло половины каркаса дома, тогда королевским синим цветом, полоснуло поперек кабины, подобием молнии в среде затянувшегося дыма, и дальше заклубилось в горячем черном чаде вместе с шинами. Из дома доносился крик человека…
* * *
Олег Гавриш стоял на крутом глинопесчаном обрыве, обороченным в основании своим внутрь, подобием носа крейсера «Пенсакола», упирающимся выеденным рылом в мерзлый грунт глины берега бледного зимнего моря.
Там, в замерзшем море - видно было издалека - в местах мели: шелестели снега, переваливались пластами, друг через друга.
Задерживаясь, они будто раздумывали, осматриваясь, а потом вновь лениво, осторожно передвигались короткими рывками.
Когда холерический ветер бросался на них своим разрозненным вниманием, то хватался с силой метать и мести какое-нибудь застывшее, забытое место.
Длинные зигзагообразные наметы волнистых сугробов не противоречили ему, покорялись. У них была одна лишь свобода, - глядеть в стальное небо мышиного цвета.
Небо вспыхивало кое-где резкими расщелинами облаков, прячущих за собой яркие акриловые краски глубокого морского дна верхнего мира.
От возбужденного алого, до иссиня сапфирного вспыхивали эта расщелины. От них исходила неземная радость, и там, и только там хранилась память дел прошлых лет, давних эмоций.
Краски то и дело старались вырваться, вылиться вниз, к людям…
Но их не пускали ревнивые тучи.
Наметы со страхом глядели на то, что их ожидало, куда гнал их ветер.
Мерзлая, бьющаяся соленая вода, выплескивающая на ледяные корки, бескрайнее сизое вечно обещающее что-то море...
Наметы старались отвести внимание либо обратно к небу, либо к глухому туманному горизонту, стараясь отвлечься от затянувшейся судьбы. Там вдалеке на одном и том же месте стояло одинокое рыболовецкое судно…
И, доползая, наметы, до края своего настоящего существования по сухому льду, они, ахая, ссыпались вниз, в сизую воду, не хитро сопротивляясь напоследок.
Обжигались ледяной водою, не успевали ни о чем пожалеть, ни о чем рассудить - подхватывались уже Другим, - ожидающими их русыми гребешками волн, каждая из которых была обязательно в пенящейся короне, матертью-королевой.
Ласково, словно детей своих, новорожденных, каждая из них, похлопывала наметы по шоколаднице, и принимала в свою, новую, странную жизнь.
Может быть, в ней было лучше?
Медленно происходил кругооборот: одно замещая, поглощая другое, шагало, путешествуя с каким-то смыслом, работой превышающей долгие-долгие сутки.
По пустынной же глади самого берега, соловой поверхности песка снег веселился горстями мерзлой крупы, несясь, завихряясь.
Он считал себя избранным, но он был не так чист, намешанный илом и песком.
На скользком полупрозрачном плато, оголенным вдруг, маскировался еще один щит – щит наледи. Он притворялся мертвецом.
Если остановиться, разгрести крупу снега, поддеть чуть взбухшую верхнюю корку льда, то увидишь этот щит.
Он крупными ледяными лепешками синюшной воды, как дано было ему застыть, так и застыл. Лежал, таился, а, застигнутым принимался нашептывать вдруг всякому какой-то свой секрет, что заключен был в грязной его среде.
Будто в панике защищался, боясь за свою целостность.
И это тоже было любопытно-завораживающе.
Ветер – шалопай продолжал в вольность хлопать по всяким углам, изучая едва ли меняющийся ландшафт за годы.
Романтические баллады зимнего моря, бьющиеся к славе рядовые сочинители-гребешки волн, наметы, щит корок льда, коих враньем заполнен был зимний свет, - все это изобретало свой новый шлягер…
Когда-то Гавриш был одним из них…
Приморская погода свистела еще и крохотными кристаллическими блестками. Они лезли в рот, сыпались в нос, были настолько мелки, что не разобрать – замерзшая ли то влага моря, соль, или с неба все что-то летело?
Кристаллики не мечтали, ни обещали, не грустили. Они просто наполняли атмосферу, как планктон море. Жили, умирали.
Да, Гавриш когда-то был кем-то из них...
Писатель нашел место, где удобно было спуститься к берегу с обрыва. Там на участке грунта , еще летом отдыхающими были выбиты широкие ступени.
По ним и зимой можно было и сходить.
Но, разумеется, при этом необходимо высоко задирать ноги, чтобы добротно устремить в середину суглинистой ступени край своего каблука.
Важно: не угодить в какое-нибудь птичье пятно, или катающуюся ветку, чтобы не поскользнуться, не упасть.