«Как же одиннадцатилетняя девочка может говорить такими словами. Я вообще-то хозяин, Автор…»
- Понятное дело, ты - пока хозяин, но ведь жизнь – коварна…
Гавриш молчал, он не мог понять.
- Ну? – Спросила Эппи.
- Может быть, ты обижаешься, что я тебе выбрал такую судьбу… Но ведь ты – миф!
Эппи распахнула куртку. Лед под ней давно уже ушел в воду и только волны шумели свободно над ее нависшими над ними ногами.
Гавриш глядел и думал: «Возможно, это некий реверс, подарок мозга на счет раскрытия сюжета и следует писать в фентези…»
- Слышь, друг!
Гавриш встрепенулся и распечатал глаза. Над ним стояла фигура Калабишки. В темноте было видна лишь его огромная тень. Он тряс писателя за плечо и подомашнему посмеивался.
- Что вы там бормочите всю ночь? Спать, извините, не даете!
- Ну, да, конечно, - Гавриш тут же развернулся к бомжу спиной. Думал – уйдет. Ясный свет, раззадорившейся ночи падал ему на щеку. Он чувствовал это ухом, как словно по нему покалывало…
Но не слышал ни шага Калабишки. Он развернулся обратно. Калабишка стоял над ним. Его лицо наполовину было освещено, так как он принагнулся над писателем. И Гавриш увидел совершенно спутанное для себя выражение на его физе. Если сказать сразу – это было подлинный мазок жалости. Но кого он тут собрался жалеет?
- В чем дело? – Спросил писатель.
Бомж помялся, выровнялся. Лицо его погасло, скрылось в темноте.
- Вы говорили что-то. Я думал, если я услышу – помогу.
- Ничего, пожалуйста, не надо. Ложитесь спать. И …
Он увидел, как Калабишка покорно отправился восвояси. Улегся. Кровать под ним привычно взвизгнула.
- Что-то еще? – Спросил он.
- Что еще?
- Вы хотели что-то добавить. Сказали «и».
- Послушайте (бомж – чуть не вырвалось у Гавриша), э-э, КАЛОбишка… - Но и тут осечка.
- … Калабишка Виталий, - наконец, исправился Гавриш, - давайте по-честному. Я – вас приютил. Вы – мне не мешаете.
Калабишка молчал.
Спустя минуту он произнес, будто проверяя, спит ли еще писатель:
- Да-с, много они с меня крови попили.
- Кто? – Откликнулся писатель, будучи уверен, что послушание гостя вернется, судя по его последнему согласованному поведению.
- Добробаба Ирина, Бляхина Наталья, Шмаль Анна, Гульс Ева, Хереш Вера, - произнес залпом бомж, заставляя окончательно писателя пробудиться.
Гавриш даже голову приподнял. В его мозгу отчетливо, заснувший даже чертик, пробубнил: «С этим хреном ты не уснешь. Забудь!»
Впервые в своей жизни, как раньше не вызывал Гавриш самыми мистическими способами хоть часть потустороннего в себе, он увидел ее в самое лицо.
Гавришу показалось, что бомж на ночь просто крепко выматюкался. И ответить ему… Что?
Писатель закусывал губу, вспоминая последние слова бомжа: «Бляхина – Гульс…»
- Это все мои бабы. – Совершилось со стороны Калабишки. – Это те люди, каждая из которых отпивали последнюю каплю, оставшихся во мне сил.
Писатель прокашлялся. Он межевался спросить: «Вы хотите об этом поговорить?» и между тем, чтобы замять всю ночную болтовню.
И все же спать – не лезло. Ночь еще пуще засверкала, будто бы двойная сила ей была дана сегодня. И бархатное небо еще более утопало в зареве веселящихся неведомых звезд.
- Ведь я раньше жил-то хорошо. – Передавал Калабишка, молчащему Гавришу. - Не богато, нет, не было никогда у меня полного довольства. Шастал по стройкам, по найму у хороших людей Знаете ли, я выбирал хороших людей. Был и за границей. Жизнь как – то вертелась. И сейчас только понимаю, что был глуп и одновременно счастлив. Но счастье … Оно, как день: начинается с утра и заканчивается к вечеру.
Одна за другой, дамы выпотрашивают не только твой кошелек, но и душу. Зачем им душа? Это, знаете ли – у них душа такая. Праведные иллюзии… Без иллюзий, разве жизнь? Все на иллюзиях держится, и женщины это, ой как, усвоили. Они пользуются плавающими иллюзиями, хватают интуитивно их на лету, манипулируют в нашем, мужском сознании этими призраками. А нам – страшно даже взглянуть в эту сторону.