И как ему после всего этого еще что-то слышать, видеть? Бог же уходит все дальше... Мужик взамест слышит тоненький голосок жены...
Все вам тут так.
Калабишка замолчал, закончив. Глядел распростертыми глазами, на коих даже ресницы выровнялись, - глядел на писателя.
Гавриш полукивнул подбадривая, или понимая, или озадачиваясь. Но именно полукивок этот вдохновил говорить бомжа дальше. Полукивок – не лжив.
- Этакие события я лично сам на себе испытывал.
Почему любая женщина способна вполоборота вчувствоваться, влюбиться в разболтанного шнырягу, даже если это не выгодно? Ведь любить вовсе не означает замужество.
Ей хочется, нет, ей требуется применить свои чары, физику свою на этом интересном экземпляре. Заманить, успокоить жертву, вывести «негодяя» в люди, то есть на привычную стезю общепринятого стиля жизни, а потом преспокойненько пользоваться им на свое усмотрение. Не так ли?
И тот будет аналогично "преспокойненько" думать, что сие прекрасное, ангельское создание есть его неповторимая, единственная любовь, поддержка, и равновесие! – Калабишка высоко поднял руку и знакомо хлопнул ладонью по коленку. - Так-то.
- ... И, вот, прежний «негодяй», баловень сердец, под общий смех публики плетется за своей, так сказать, благоверной.
Что вы можете мне сказать на этот счет? Чем протестовать?
Гавриш открыл рот, но Калабишка не готов был слушать оппонента. Ему нужно было еще договорить:
- Вы писатель. Вы стремитесь быть знаменитым писателем. Чем больше с вас будет, чем больше народу знать, тем лучше. А задумывались ли вы… А, знаете ли, на чьих костях сие местопребывание находится? Понимаете сейчас? На мужских костяшках. И такие распространенные, модные писатели есть кто? Дамские угодники. Вот кто!
Можете возразить…
Гавриш молчал, он забыл, что хотел сказать. Но и Калабишка молчал так же.
- То есть, из ваших слов, - заговорил писатель, интересное ему, - любовь разделена? То есть, любовь к Богу и другая - любовь женская навязываемая, есть разное, с ваших слов, так что ли?
- Именно так. Я рад, что вам это понятно. И любовь вторая - используема направо и налево, повсеместна и весьма, я доложу вам, пока успешна. Вот, где печка. Отсюда надо плясать.
- Ага. – Подмял щеки писатель.
« И что же дальше?»
- Те же войны, продолжал бомж, - это стимуляторы, способ отрезвления мужчинами мужчин. Они с непримиримой радостью готовы ринуться куда попало, во что попало, подменить пусть грань лжесуществования, хоть на что, хоть на время, подлую ту привязанность к женщине. Отдастся хоть какой-нибудь, пусть самой безумной идее. Бежать лишь бы вперед! Аналогичными крепкими, размашистыми шагами. И хоть издалека увидеть спину Своего Отца.
Что говорить: народ целый годами плетется вслед одурманившего их диктатора. И так на деле сейчас происходит! И все из-за формы любви номер два!
Одна лживая теория подменяется другой, одно неверное стремление к не той любви замещается другой, - неверием друг другу, изменой, наконец.
И, соответственно, получайте – кару Небесную Оттуда. Жертвы человеческие отсюда, и тех и других полов, да и детей заодно...
Говорят, Бог виновен, Он забыл, Он не видит... Нет! Еще раз повторюсь, Бог ушел далеко вперед. Он окликает нас постоянно, но мы роемся каждый в своей яме. Той яме. Мы - мужчины.
А тут нас ждут, радостно приветствует армия разнородных Чудовищ, разношерстных нимф, которых Создатель и Сам в глаза не видывал.
Вы не замечали, случаем, как женщина готовит варево, суп, например? Взбитая пенка, негодная зачерпывается самой большой ложкой именно в ваше присутствие. В другое время женщина ее просто игнорирует, не желает эту мерзкую, значит, пенку убирать полностью. Таким большим количеством, как именно при вас!
Ешь, мол, беспрекословно то, что я наготовила. Вся мразь с моей любовью и нежностью и старанием в этой дряной пенке.
Она ведь только делает вид, что избавляет вас от кубовой пенки. Как еще в вашем воображении стоит образ готовящей обед женщины? Лично для меня: она вечно выбирает эту синюшную пенку именно у вас на глазах, и дрянь какую-то бормочет еще над кастрюлей с огромным, как кочерга половником в руке.