Гавриш действительно, не знал, как реагировать на последнее донесение-признание. И вновь ощутил склизкий, тонкий запах, исходящий от тела этого неблагонадежного подозрительного типа.
Находясь здесь, в полном затворе собственного же дома, прикрытого выхода, сидящем поперек бомжом, который в любой момент в два раза превысит фигуру сопротивления Гавриша, заградит ему путь, писатель не имел понятия, что может быть дальше.
Что же? Чтобы сохранить хоть еще что-нибудь, что содержало б его без истерик, без необдуманных поступков, Гавриш попятился, нащупывая позади себя стул и сел.
Руки его сложились на коленках подобно первокласснику перед знаменательным первым учителем, который показал нужную фигуру правильного сидения на первом уроке.
Он попытался, конечно, снять камень с плеч. Оттуда чем-то давило. Раскрепоститься по мере возможности, положить этак локоть на поверхность стола. В распяленные пальцы установить подбородок, как с десяток минут тому, и слушать, и думать о своем. Но после таких слов…
Все это время, пока Гавриш ладил с собой, бомж преспокойно наблюдал метаморфозы в его поведении.
«Как я сразу не понял… - Неслось в уме Гавриша, - маньяк! Все теории о женщинах, внеочередности, яме – фишка!»
Но я-то мужчина! Я смогу за себя постоять, а?» - Тряслось погремушкой в голове писателя.
- Так, что? – Спросил бомж, выравнивая спину и далее, - вторым рывком выгибая ее так, с сопровождающим, демонстрируемым нарочито превосходственным придыхом. Спина при том его скрипнула, то ли в ней чем-то треснуло, а из горла выдавился непонятный звук.
«Если бы он сам себе что-нибудь переломал… - думал Гавриш, – я бы его переступил и ушел. За подмогой…»
- Но это другая история. Длинная и забавная… - Пометил подросшим, уверенным голосом Калабишка.
Вновь ирония, улыбка или кажущееся, что ли, добродушие осела на физиономии, признавшегося маньяка и еще что-то незамысловатое, простое, искреннее и вполне безопасное всплыло в нем.
«Чудно!»
- Мне нужно договорить одно, а потом уж возьмусь за другое. – Передал Калабишка с усмешкой.
«Да он просто, чертяга жареный, пугает меня! Как я сразу не допер!» - Понял писатель.
«Груди, фигура, все-такое… - Вспоминал писатель описание женщины устами бомжа. – Или выдумщик дьяволов или, правда, маньяк?»
«И как ему удается только так смазывать эмоции, смешивать их, что я, профессор человеческих душ, завзятый игрок в пивных соревнованиях своих друзей, утверждая, что видит человека насквозь по первым только телодвижениям, походке, мимике, - теперь не смог справиться с элементарием!»
- О чем вы думаете? – Задался бомж.
«Да, зря я не взял свой телефон со старой карточкой. Оттуда хотя бы звонки интересовались. А между тем, можно было крикнуть о помощи, и в двух словах разъяснить местность… Впрочем, на журнальном столике остались координаты… Впрочем, зачем они в замкнутой квартире? Чем помогут? Я сам себя загнал... И разбирайся теперь сам…»
- Вы о чем думаете, достойнейший человек? – Повторил бомж и расселся поудобнее. То, что сдавливало его где-то, чем-то, он подправил.
«Плечи, однако, огромны. Боров. Стоит только поднять кулак…» - Думал Гавриш.
И еще подумал, что нужно было бы не диетой заниматься, а откармливать себя кашами на вырост...»
- Вы можете мне налить чашечку кофе? – Спросил бомж.
- Что?
- Чашунечьку! – Заявил Калабишка и показал указательным и большим пальцами «маленькое».
«Да, конечно!» - Ответил внутрь себе Гавриш. Фантазия картинками стала ему подсовывать: маньяку надо влить что-нибудь эдакое крысиное, накормить чем-нибудь таким, чтобы тот вырубился хоть на время. А самому бежать…»
Гавриш поднялся. Стул позади него не упал по той причине, что ему не было куда падать. Он лишь накренился, поддираемый ногой писателя.
Гавриш обратился к нему и поставил на ножки, стукнув так, будто хотел впить те ножки в деревянный пол.
Хуже всего в Калабишке то, что он не снимал внимания с поведения растерянного человека. Будто пытал… изучал…