Моя юная леди, чем ближе к поселку руку все больше разжимала. Про корову, пояснила, что заберет чуть позже. Пусть себе, мол, пасется. Все свои. Никто не украдет. Не важно…
Она что-то тараторила о жизни в городе, иногда сбиваясь с одной темы, перебегала на другую. Зачем мне эти ее истории?
В моей душе роились вопросы, что-то расслаивалось, раскладывалось и не могло сложиться.
Студентка моя, тем временем, стала обращать внимание уже на самые мелкие нюансы моей мимы. Приостанавливаясь даже, говорила:
- Все будет хорошо. Не переживайте!
Это как-то звучало мило, что ли. По-матерински…
И вот, наконец, финал.
Мы подошли к высокой огороже добротного, двухэтажного дома. Она попыталась затащить меня в калитку. Отвела красивым жестом налипшие каштановые волосы, заложила их за уши. Ее тонкие брови изгибались в просьбе зайти, но меня держало что-то. Я вообще-то не был намерен… И не в том виде был, чтобы показывать себя ее родственникам. В общем...
Она оставила меня, оглядываясь, приглядывала, посеменила в дом, ступила на крыльцо, оглянулась еще раз. Я стоял, хлопал глазами.
«А ведь, - думалось мне – что мне тут накрутили? Любовь с девушкой? Я лишь хотел… Просто человек необычный… С первого взгляда? Ты видел себя в озерном отражении? Существо! А жить где? А одежда? А обеспечивать … Это работать надо… Свобода утеряна навсегда…»
Парадная дверь хлопнула. В моей душе временное умиротворение.
Девушка то ли еще раз вышла-зашла, то ли кто-то выглянул из-за двери. Не понятно. Я поставил руку на столбик калитки, думал дальше.
Из-за угла дома торопливо вышел мужчина. Ноги его вели сами собой так быстро, что это было совсем не по его возрасту.
«Дядька ей, что ли?» - представил я.
Он изгибом, прошелся из-за угла к крыльцу. По ходу, спасибо ему, кивнул мне. Но на лице странное колкое выражение.
Как только он ступил на крыльцо, парадная дверь с грохотом раскрылась и оттуда появилась растрепанная фигура моей леди. В руках ее – карабин.
Дядька мгновенно, ловко выхватил из ее маленьких белых ручек этот карабин и нацелился в меня.
Я же готов был еще стоять полминуты в этакой расслабленной прострации, но прогремел выстрел, и пуля пролетела мимо моего уха.
Я еще, дурень, успел подумать: «Может так положено?» Просто без всяких лишних слов так принято в этом селе свататься…
Но когда второй залп шелестящей пулей пронесся … Впрочем, кажется, эту пулю я уже перегнал. Пригнувшись, рвал через все преграды. Сандалии мои свистели и скрипели на разный лад. Пальцы уже вывалились наружи и я, так сказать, греб под собой землю. Снимать их, не было времени.
В мою спину еще долго доносились выстрелы, а девушка кричала:
- Маньяк, убийца! Лови-и!
Гавриш смеялся.
- Таков чертов исход! – Пробубнил Калабишка себе под нос, прерывисто взволнованно вздыхая, сожалея о чем-то.
- А вы говорите, любовь! Вот вам – любовь. Она, эта, несущая любовь таким железным вывертом вывертит вам и засядет в сердце настолько, насколько ей потребно будет. Вот вам вся любовь. А душе-то, понимаете ли, уже и падать некуда.
Калабишка перевел наивный взгляд на писателя, который отводил хохочущее лицо в сторону, молчал какое-то время, будто обидевшись, потом заговорил:
- Сколько этих безуглых тем витает вот прямо сейчас, красивых форм, фраз, приятственных линий сюжета в какой-нибудь очень романтической голове. Этим владеют поэты, сочинители. Но зачем? Думали ли они? Всем этим правят женщины, а певцам – отребье. На-ка, исполни в «ре минор» песенку. Тебе приятно, мне приятно. Кто-то монету кинет, а в женскую долю все-равно махнешь лихвой. Так-то…
- И что же делать, если жизнь так устроена? В любви и согласии.
- Мужчине - писателю нужно массу женских романов переписать, - продолжал Калабишка, не слушая Гавриша, - чтобы донести хоть каплю своего мужского, не заметного для женщины. Тайком протащить истину.
- Я насчет отсутствия женского-то в литературе не говорил, - Успел отметить писатель.
Глава 19
Приблизившись к дому, Калабишка притормозил. Ведь ключ от дверей был у хозяина. Гавриш прошел по лестнице.