Несмело направился в сторону сгоревшего автодома.
«Каждый момент этой жизни создан для того, чтобы кто-то, что-то довлело одно над другим. И если ты слишком удачен, счастлив, то однажды какой-то нелепый день настанет и раскроет твою судьбу совершенно по-иному. Зачем это?»
«Я буду писать больше, больше, в тысячи раз больше, - уверял себя Гавриш, - чтобы хоть затушевать эту ошибку, грех, найти и склонить ту бурную, неуправляемую эмоцию, которой тогда не смог сопротивляться… Писать о правильном, о морали… Только спасет ли это? Ненужный чертов человечишко... Он сам ведь таскал за собой канат, чтобы лишить себя жизни. И все сделал через меня… А теперь он не виноват, а виноват я!»
Писатель шагал вперед. Нужно было подняться наверх, чтобы автодом оказался на виду.
«Преступников тянет на место преступления. Это правда… И следователь еще об этом говорил, когда закрывали дело… Черт!»
Гавриш остановился.
«Никто ничего не закрыл… Никакого трупа не нашли…»
Так сказали писателю.
Его бросило в жар.
«Они просто следят за мной. Они видели, как я стоял у обрыва. Теперь они следят, как я иду к автодому. Ведь наверняка… Наверняка эксперты нашли пары бензина на его обшивке. Им нужна эта канистра!»
Гавриш остановился. Ему было плохо.
«Как все просто рассчитано! Сценарист чертов – сам не мог понять!»
Было бы смешно, если бы не было так худо.
Гавриш тронулся с места.
«Назад дороги нет. Осталось несколько шагов, чтобы выйти на то место. Развернуться и уйти – никто не поймет. А у меня еще есть время придумать версию моего пребывания здесь. Но если автодома нет… Какого беса я тут делаю?»
«Может быть, - с прискорбием понимал Гавриш, - может быть это и хорошо, что меня посадят за решетку. За все надо платить. Там будет время… Вот когда во всеуслышание мне придется каяться. На весь мир. И никто уже не возьмет в руки мои книжки…»
Земля под Гавришем пошатнулась, когда он поднял глаза и увидел трейлер, с забитыми деревом стенками и трубой, из которой валил дым.
- Вот тут она меня и ждет, - произнес писатель, говоря о полиции.
Отталкиваясь смелее от земли он скорее направился к автодому. Все должно было скорее разрешиться. Идей не было. Гавришу показалось, что увиливать не стоит. Сделаешь еще хуже. Нужно рассказать правду.
«Вот перед кем придется исповедоваться! Перед следователем!»
Ветер хлопал по затылку, орал позади каким-то гулким многозначительным криком. Это было похоже на то, как он в далеком детстве нашкодил и получал оплеухи от отца».
«Магическое столпотворение кусков глиняного обрыва, следов, ведущих по снегу, бомж и сломанная судьба бесславно оканчивают мое преступное существование. Оступился всего лишь раз…!»
«Дело тут не в канистре,- скажу я следователю, - дело в человеке…» - думал писатель. Он остановился.
«А, что если договориться? Что если не говорить о канистре… И зачем я сюда приехал… Нет, нет, мне нужно это. Мне необходимо пройти весь путь страдания, лишений».
- Это дело чести. – Произнес писатель вслух и продолжил путь, понимая, что
сказал пустое.
Он повторил эти слова и они никак не отозвались в нем.
«Договориться? С самим собой? А ведь и говорить ничего не надо, просто молчать, не накликать на себя беду… И все… Я обязательно раскаюсь, как нужно, по всем божеским правилам. Я сам себя справедливо накажу до кончиков волос. И это сделаю лучше, качественней, чем кто-либо…»
Какое-то волнение, подъем из вязкой глубины чего-то вдруг ставшего легким почувствовал Гавриш. Он уверен был, что за это надо зацепиться. Это нужно развить, поднять. И потом надежно опереться.
На прежнем месте стоял трейлер. До него оставалось около тридцати шагов.
Его можно было теперь хорошо разглядеть.
Металлический каркас его был цел, резина сгорела основательно, и автодом стоял на ободах, погруженными глубоко в землю. Сам он был несколько сдвинут по горизонтали, утопая, видимо, се больше колесами в оттаявшую землю.
Во рту появилась какая-то горчинка, и разлилась по всему телу несдерживаемая дрожь.
Что-то в автодоме скрипнуло. Распахнулась дверь и оттуда вылилась вода. Показался пластмассовый тазик, потом…
Гавриш обомлел.
На пороге автодома появилась голова Калабишки.
Последний не сразу заметил писателя.
Калабишка старательно поболтал оставшейся водой в тазу, сунул туда руку и
Проведя по стенкам таза, выплеснул все до конца.
Потом он потянулся к дверной ручке, чтобы закрыться и заметил Гавриша.
Они оба молча глядели друг на друга.