Мой передвижной дом гл.22
Гавриш прошел вперед, несколько шагов. На лице потянулась непроизвольная улыбка. В этой эмоции: вина, невысказанность, страх, или невероятность событий?
Но ему хотелось ближе рассмотреть этого человека, узнать черты лица…
Во рту горчинка, и мышцы лица, растянувшиеся в улыбке, вот-вот лопнут.
«Это хорошо, - пришло на ум Гавришу, - все хорошо. Только зачем полицейским очная ставка? А, понятно…
- Привет! – произнес писатель, подойдя к автодому.
Калабишка спустился с лестницы с независимым видом. Подойдя к писателю, протянул широкую, грубую руку.
«Да, это он, черт возьми! - воскликнул внутри себя Гавриш, - это он!»
- Здравствуй, - поприветствовал бомж. В его лице скупое недоверие перемежавшиеся в чем-то особенным, что нужно было понять сию минуту. Так понимал писатель.
- Сколько лет! – Без эмоций произнес Калибишка.
- Год, вроде, - неуверенно ответил писатель.
- Пришел, значит?
- Ага, - Гавриш был подавлен тяжелым взглядом бомжа.
«Разве правильно говорят, что мир принадлежит сильны, образованным? Вот мгновение, где ты – никто».
- Ты думал – я сгорел?
Мимика Гавриша расслабилась. Теперь он не знал, что выразить на себе. Плечи полезли вверх извинительно.
- А я не согрел. Я жив. И знаешь ли, ведь я знал, что это в тебе поздно или рано проявится.
Писатель ничего не сказал. Бомж ответил:
- Часть женского. Помнишь, сколько мы об этом говорили?
Гавриш кивнул, не желая этого. Что-то вместо него в нем руководило.
- То-то же. Но теперь этот дом – мой. Это как раз то, что остается после войны с женской натурой, остается мужчине – горелое, разрушенное, едва… едва я смог прожить эту холодную зиму, но теперь осталось немного подремонировать…
- Ты… - произнес писатель, и в его глазах возникло то, что не стоило описывать.
- Я понимаю, ты испытываешь боль, некое ощущение греха. Но грех не всегда является прямым грехом. Плевок памяти. Ты удачно пришел, иначе убил бы сам себя, не правда ли, великий человек? Хоть чувствуешь, что не прав?
Плечи Гавриша потянулись вверх.
«Кто и что руководит мною?»
На лице бомжа выразилось разочарование, намешанное с блеском агрессии.
- Да, я виновен. – Сказал писатель, и это точно было то, как он мечтал встать на колени прилюдно и ответить: «Я убил!»
- В твоем доме в полу имеется люк. Вот в него-то я и вылез. И я видел, как ты бежал, бежал… И бревно, подпертое дверь… Как же так?
Гавриш ощутил разливающуюся краску по своему лицу. Демонстрация эта была как никогда выгодна.
Бомж снисходительно кивнул головой и отвернулся в сторону.
«Иная сущность человека, – подумалось писателю, - он хороший, черт побери, как я раньше не заметил?»
- Зайдешь? – Спросил Калабишка, хозяйственно вытирая руки о себя.
Писатель кивнул положительно.
Калибишка развернулся и стал подниматься по лестнице.
«Бог здесь присутствует или Кто? Не убьют ли меня это человек?»
Гавриш покорно стал поднимать за бомжом.
- Ну, проходи же! – Предложил Калабишка, проталкиваясь в дверь, будто тесно было.
Писатель следовал за ним.
В стенах автодома в некоторых местах пробивался свет. Печка разрывалась от жара.
«Неужели нельзя было сделать все по-умному?» - Подумал Гавриш, проходя внутрь.
- Вот здесь я сплю. То есть, на старом месте. Стол совершенно не обгорел. Посуда целая. Когда ты уехал, я ждал сутки, пока огонь погаснет. Вид был ужасный. Никакая женщина мне не оставляла такой пепел, как ты. Но, видишь? Все в порядке. И матрац вот остался. На нем и сплю.
- Ловко, - произнес Гавриш, не опасаясь за последствия.
Каибишка обернулся.
- Это точно, ловко! А ты как живешь? Небось, новые романы пишешь?
- Получается так.
- Значит, людей в обмане содержишь? Все еще так?
Гавриш промолчал.
Калибашки желал знать ответ. Для этого он остановился и долго смотрел на писателя.
- Мир развращен. Мне, кажется, до бесконечности пропал мир. Только кто это оценит? Все заняты.
Гавриш на свой риск прошел к дальней стенке автодома. Так, где была его кровать. Она и сейчас была здесь. Обгорелые доски, солома подложенная под простынь.
- Хочешь, можешь остаться.
Гавриш не сомневался, что здесь не задержится ни на минуту.
Ему хотелось тут же уйти. Калабишка глядел, а Гавриш стоял в нерешительности.
«Он может сделать со мной что-нибудь, - думал Гавриш, - и это будет меч судьбы».
- Там рядом с тобою чайник, можешь поставить. – Предложил Калабишка, как-то по-другому, бросив взгляд на писателя.
Гавриш поглядел на с кухонный коричневый стол и определил место металлического чайника.
- Не хочется. Я скоро надо будет ехать, - предложил свой вариант на гостеприимство, Гавриш и ощутил, как сильно от печи пошел жар и плечо его стало жарким.
- Поговорим еще? – произнес «бомж».
- Поговорим, - подтвердил Гавриш.
- Я ожидал от тебя резких движений, но и к этому был готов. Когда котенка поджегают – это никто не хочет вспоминать.
Здесь Калабишка ухмыльнулся и Гавриш который раз заметил что-то зловещее.
«Если он даже поднимет руку на меня – не стану противодействовать».
- Что же ты пишешь такое, что покоряешь людей? – «бомж» уселся на кровать поудобнее, перекидывая одну ногу на другую, придерживая за верхнюю коленку рукой.
Прямо на писателя.
Гавришу казалось, что этот вопрос пуст и должен быть подобным ответ.
- Что же существует больше всех вопросов, которые могли собраться вместе, вылезшими когда-то наружу, чтобы быть приятными обществу? Как ты держишься на плаву? – глаза Калабишки обострились.
- Выходит…
- Я тоже иногда думаю: что же есть Бог, если Он допускает такое? Чем общается Он?
«Бомж» глядел на Гавриша вопросительно, Гавриш не знал, как ответить. Его последнюю работу едва приняли в редакции.
- Безродная жизнь, и вообще жизнь нужна ли Ему? – Продолжал рассуждать Калабишка. – Ведь всю жизнь веду сознательно, а никто не поймет. Неужели надо работать на заводе для того, чтобы приняли тебя за своего?
- Наверно так.
- Наверное, так. – Грустно отметил бомж. – А смысл?
- Смысл? Никакого смысла нет. Есть жизнь и ее нужно просто прожить.
- Жизнь? Миг… И его нужно прожить. И все?
- Да. Все.
- Главное занять себя – в этом смысл. - - Философствовал писатель.
- А если ты не хочешь, как все? Если ты хочешь по-другому?
- Не знаю, - скривил душою Гавриш. Он знал ответ.
Бомж опустил руки, задумался.
- Процесс интеллектуальной деятельности приводит вообще к чему-то?
Гавриш молчал в ответ.
- Нужно, значит, быть просто признанным творцом, чтобы счастливо отдать Богу душу, так? И независимо от качества своей работы. Ведь ты знаешь?
- Так устроено все. Если меня публикуют, значит это кому-то нужно.
- Миллионы раз я думал о том, что есть миллионы без одного планет, на которых жизнь идет не так логично, как здесь. Миллионы раз я был бит за эту надежду.
- Ничего ясного я вам не скажу, - ответил Гавриш, вспоминая стыд перед редактором, когда тот заявил об исписанности его последних работ.
- Я надеялся, что изменилось твое письмо. Поздно или рано ты не сможешь писать. Не сможешь… Человечек, брошенный судьбой, я, хоть на что-то же должен быть годен, а?
Гавриш подошел к окну возле своей бывшей кровати. Почувствовал сладкий запах соломы, подстеленной вместо матраца, и спросил:
-Ты не будешь против, если я сегодня переночую здесь?
Бомж поднялся. Вся его фигура была огромной, навесистой.
Лицо его обезобразилось множеством рельефа морщин. Он был счастлив.
- Нет, конечно, - ответил он, - добро пожаловать