Мой персональный маньяк
Комариный писк сверлит мозг. Я вижу, как спираль этого звука ввинчивается шурупом, вгрызается в мякоть моего серого вещества, буравит глазницы и побуждает к дикой ругани в предрассветную рань.
Я не умею спать с накрытым лицом! Я задыхаюсь!
Отбрасываю одеяло, чертыхаюсь и мечусь в темноте, со злости забыв включить свет. Затем все же нащупываю кнопку выключателя, бью по ней в такой ярости, что она, жалобно крякнув, отлетает в сторону. В зеркале отражается всклокоченная ведьма средних лет в трусах и майке. Закрываю глаза, и, чувствуя, как сердце просится на волю, начинаю заунывно выводить в уме формулу успокоения: «Я молода, стройна, прекрасна, полна здоровья, энергии и сил, я все могу! Я молода... »
Заговаривая таким образом зубы своему взбесившемуся сердцу, стараюсь абстрагироваться и не думать о тахикардии. Не думать о страхе умереть здесь и сейчас. Сердце успокаивается. Мысленно показав ему язык и кукиш, бросаю в зеркало победоносный взгляд. Начинает светать.
Последние несколько дней я обожала ходить на работу: у меня появился персональный маньяк.
Не знаю, как долго он следил за мной, но прошлая неделя была подобна яркому и незабываемому шоу. По утрам я мыла голову, сушила волосы феном и укладывала их то так, то эдак. Подводила карандашом глаза, с улыбкой отмечая глубину и загадочность взгляда, красила ресницы, любуясь их длинной и бархатистостью, жирно рисовала контур губ и наносила помаду на тон бледнее. Белая кожа, огромный яркий рот, темные волосы. Маска, состоящая из штрихов, но не выражающая сути. Не я.
Я надевала кружевное дорогое белье. Черное или красное. Реже - синее. Никогда - белое. Я позволяла себе натягивать яркие майки, обнажающие ложбинку между двумя холмиками груди. Проводила длинными ногтями по золотой цепочке, прислушиваясь к царапанью по металлу и ощущая чуть заметную щекотку в пальцах, спотыкающихся о витые звенья. Небрежно поддевала ногтем янтарную каплю кулона, жадно уткнувшегося в благоухающее устье межгрудья. Янтарь шлепался на место и масляно льнул к теплому местечку. Глаза женщины, глядящей на меня из зеркала, ухмылялись. Ее руки прикасались к выпирающим полукружьям грудей, чуть ласкали их. Гортанный смех рвал бархатом мою глотку. Он был чужим.
Затем я медленно надевала переливающиеся колготы, ощущая предательскую дрожь наслаждения в ногах, обласканных шелком. Еще штрих - тонкая джинсовая юбка, облегающая живот и расходящаяся книзу пышной оборкой. Колени чуть прикрыты. И напоследок - черные туфли.
Я выплывала из подъезда, слушала цоканье высоких каблуков, покачивала бедрами и никуда не спешила. До работы было семь минут быстрого ходу. Пятнадцать - неспешного дефиле.
Выруливая из-за ларьков, в которых продавали всевозможное дерьмо, я уже чутко улавливала тихий рокот мотора его машины. Можно не оглядываться: она будет ползти по-черепашьи прямо до заборчика моей убогой конторы.
Иногда я позволяла себе кидать снисходительный взгляд через плечо. Взгляд королевы. Синяя, сверкающая чистотой и ухоженностью машина иностранных кровей (каких точно - мне было по барабану в силу моей полной безграмотности в этом вопросе), благородный на вид мужчина. Седые виски, аккуратная стрижка, густые волосы. Задумчивый взгляд. Холеные пальцы, словно курортники, отдыхают на руле авто. Дорогой костюм (так мне хотелось думать), чистая рубашка, неизменный галстук.
В нем не было ничего от восторженного юноши, не наблюдалось в его взгляде и нездоровой похоти старого козла. Если он и правда был маньяком, то очень здравомыслящим и благопристойным на вид. Что не мешало ему каждое утро провожать торжественным эскортом мою персону к месту работы. Это продолжалось уж дней десять. Возможно, больше: я не отличалась особой наблюдательностью.
Какое-то шестое чувство подсказало: ему нравятся мои ноги. И вот тогда началось шоу. Я вышагивала не спеша, трясла ягодицами, ощущая себя если не всемогущей, то способной на многое. Я перестала узнавать свое отражение по утрам. Мне была незнакома женщина, виляющая задом и гордо несущая голову на раскованных прямых плечах. Я не думала, что способна к подобной грации, смелости и наглости. Но даже и мысли не возникло гнать самозванку взашей: мне нравилось быть ею...
Как долго могла продолжаться подобная игра - меня не заботило. Я (или она) не испытывала страха. Жила жизнью бабочки-однодневки. Возможно, я продолжила б игру, если бы не комары.
В то утро я смотрела в глаза самой себе. Не было ни масок, ни желания ходить по краю пропасти. Пора сыграть завершающее крещендо и стереть грим с усталых рук.
Я вымыла голову, но не стала укладывать волосы в прическу. Надела глухую блузку и полотняные темные брюки. Слегка подкрасила глаза и подвела губы. Я была сама собой, обыкновенной, и могла смело смотреть в глаза своему отражению в зеркале. Удобные туфли, сумка, ключи. Невыпитый кофе подождет церемонии похорон в канализации до вечера.