— Чокнутый, — проворчала я, едва не споткнувшись. — Кубинское песо! — крикнула я. Потом поняла, что с него останется притащить мне миллион песо, а я даже курс не знаю. — Рублей. Знаешь, рубли? Национальная валюта РФ. Я могу картинки распечатать, чтоб в банке показать.
Я слышала, что плачет Соня. Где-то дальше фоном раздавался рев Сатаны. И чётко понимала, что нужно встать, но глаза никак не соглашались открываться. Меня не то чтобы знобило — трясло всем телом. Я потянулась за вторым одеялом, сложенным в ногах, и проснулась — Соня плачет! Достала её из кровати, прижала к себе, спустила майку с плеча. Ребёнок сразу потянулся к груди, жадно ухватился за сосок. Меня как молнией пронзило — я же полкилограмма лекарств съела!
— Проклятье, — выругалась я.
Отняла у ребёнка грудь — Сонька разоралась ещё громче. Молоко прилило с такой силой, что грудь ломило от боли, по майке расплывались мокрые пятна. Я встала, потеряв равновесие и чуть не упав, пошла на кухню. Там в холодильнике в бутылочке уже готово молоко, только подогреть.
Сонька плевалась — ей не нравилась бутылка. Я молча прижимала её к себе и ревела. Нет, я не была плаксой, привыкла к тому, что жизнь — это сражение, и поблажек себе не давала, но сегодня слёзы лились рекой, неудержимо, без остановки. Наконец, ребёнок немного поел. Я насыпала корма коту, достала молокоотсос. Все моё молоко, отравленное таблетками, вылила в унитаз.
Температуру померила — тридцать восемь и девять. Насыпала целую пригоршню таблеток, запила их крепчайшим кофе. Падать мне никак нельзя. На часах ещё восьми нет, а я уже еле стою. Сонька устала плакать и уснула, я отправила Сатану гулять и приняла душ. Когда в дверь позвонили, я как раз вытирала волосы. Кого там принесло? В отражение на себя посмотрела — краше в гроб кладут. Надела халат на мокрое тело, пошла открывать. Герман. За ночь я начисто успела забыть и о нем, и о своей сестрице. А теперь вот вспомнила, блин.
— Миллион ещё нужен? — с порога спросил миллионер.
— Проходите, — кивнула я. — Только тихо, Сонька спит. И ботинки снимите.
Он послушно разулся, прошёл на кухню. Я, не спрашивая, налила ему кофе. Выпил. Я тоже выпила ещё — надо приходить в норму. Таблетки растворились в желудке, и я чувствовала, что могу функционировать: ходить, разговаривать... Учитывая перспективы, это безумно радовало.
— Эм… вчера вы были симпатичнее.
— Жениться перехотелось? — хмыкнула я.
— Нет, что вы… у вас все хорошо?
Я поднялась, даже не покачнувшись. Поставила чашки в мойку, включила в воду. Миллион мне, конечно, нужен, но исповедоваться я не собиралась.
— Все отлично. Не выспалась. Деньги принесли?
— Деньги в ЗАГСе.
Я снова плюхнулась на стул. Женитьба все же самая настоящая? Так там же очередь месяц. А мне деньги сегодня нужны. Позарез. Герман, видимо, понял мои сомнения.
— Я уже вчера позвонил, все решил. Деньги снял. Сейчас поедем, распишемся, прямо в ЗАГСе отдам. У вас есть что-нибудь белое из одежды?
— Джинсы чистые надену. Годится?
Он кивнул. Я и правда надела последние чистые джинсы и серый свитер. Кроссовки, слава богу, высохли за ночь на батарее, да и пальто тоже. Спящую Соньку одела в комбинезончик и шапочку — слава богу, она не проснулась.
— Я готова замуж, — шепотом сообщила, появившись вместе с Соней в кухне.
Герман смерил меня скептическим взглядом, но ничего не сказал. Встал, вышел в подъезд. Я заперла за нами двери. В лифте мы молчали. Да и сказать было нечего.
— Я бы предложил вам помощь, но не знаю, как держать детей.
— Мне не тяжело, — соврала я. — Я привыкла.
Потом я удивилась. Во-первых, на заднем сиденье лежал самый настоящий букет невесты: лилии с нежными лепестками, как у младенцев щечки, по-весеннему сладкие ландыши, аккуратно перевитые лентами — красивые такие, что у меня слёзы навернулись. А рядом с букетом — автомобильная люлька для младенцев. Совершенно новая, даже ценник — весьма, кстати, впечатляющий — не отодран.
— Я же знал, что вы ребёнка возьмете.
— Чокнутый, — пробурчала я, пристраивая Соньку в люльку.
Сама тоже сзади села, рядом с дочкой. Иномарка, пусть и не люксовая, ехала мягко, меня снова стало склонить в сон. Хотелось взять лежащий рядом букет, перебрать пальцами соцветия, вдохнуть аромат, но он был чужим, позаимствованным для этого бюрократического фарса. Здание ЗАГСа показалось до обидного быстро. Я вдруг поняла, что сейчас втешусь в стройный ряд белоснежных невест в своих стоптанных кроссовках, и остро захотела домой.
— Не переживайте, — словно угадал мои мысли Герман. — Роспись начнется с десяти утра. Сейчас нас только ждут.