— Правда? Извините…
— Нет, всё нормально. Извиняться не за что. Когда нам удобнее встретиться?..
— Завтра в три часа дня… Я могу заехать за вами.
— Не нужно. Давайте лучше в два пятнадцать на вокзале.
— Хорошо. — Дмитрий достал из внутреннего кармана пиджака кошелёк и протянул Лидии пятитысячную бумажку. — Вот задаток. Не отказывайтесь, пожалуйста. Я буду платить по три тысячи за каждый урок, хорошо? А если придётся задержаться или будут ещё какие-то трудности, то и больше. Только не отказывайтесь!..
— Хорошо-хорошо, Дмитрий, я же сказала…
— Огромное вам спасибо! Вас подвезти? Хотя бы до вокзала…
— С удовольствием!
* * *
— Вот здесь мы обитаем, — сказал Дмитрий, открывая перед Лидией дверь квартиры. — Галина Алексеевна, это я!
— Слышу, слышу! — Из комнаты в коридор выплыла полноватая старушка. — Здравствуйте!
— Здравствуйте! — сказала Лидия.
— Как Алёша? — просил хозяин.
— Нормально всё, — сказала старушка. — Нормально.
— Ну и славно. На сегодня вы свободны, вот ваш гонорар, — он протянул ей две пятиcотенные купюры. Старушка приняла «гонорар», поблагодарила и ушла.
— Туда, — шепнул Дмитрий и кивком указал на комнату. — Я зайду первым.
Лидия кивнула.
…На первый взгляд Алёша был обычным мальчишкой двенадцати лет, разве что чуть полноватым. Он сидел на ручке кресла и вертел «кубик Рубика». Он стремительно перемешивал цветные грани так, что восстановить прежнее единообразие, казалось, уже невозможно, и потом с быстротой и точностью, вызывающей восхищение пополам с суеверным ужасом, восстанавливал его. Лидия поймала себя на том, что зачарованно смотрит, как разноцветные квадратики мелькают под бледными тонким пальцами.
— Привет! — сказала она.
— Алёша, поздоровайся! — напомнил Дмитрий.
Мальчишка покосился на новое действующее лицо и ничего не сказал.
— Он говорит вообще? — шёпотом спросила Лидия.
— Говорит. Раз в день, если не реже.
— Меня зовут Лидия. Можно Лида. А тебя — Алёша, верно?
Мальчишка по-прежнему безмолвствовал.
— Хм. Дмитрий, у вас есть лёгкий стол, который можно перенести? И стул? Отлично, поставьте сюда. И воды принесите.
— У тебя ловкие пальцы, — говорила Лидия через пару минут. Она сидела напротив юного молчальника за столом, на котором была постелена тонкая холстина, стояла миска с керамической массой, кувшин с водой и миска для смачивания рук, и лежали деревянные пики и ножички разных форм. — Давай мы с тобой что-нибудь слепим! Для начала… вылепим птичку-свистульку!
Пальцы делали привычное волшебство. Лидия сформовала из раскатанной в пласт глины пустотелую фигурку птички, сделала хвостик-свисток, проткнула его деревянной палочкой, аккуратно зачистила квадратное отверстие, за которое будет «цепляться» воздух, создавая звук, присоединила свисток к телу и загладила швы.
— Ну, а теперь дунь вот сюда!
Алёша без выражения посмотрел на неё.
— Давай! У нас получится!
Мальчишка нерешительно взял в руки ещё влажную свистульку, повертел её и…
Лидия боялась, что он с безразличной жестокостью «особенного» дитяти сомнёт игрушку и с сатанинским хохотом швырнёт в стену.
Или — что она где-то ошиблась, и звука не получится. Она сделала и продала сотни простых свистулек и пару десятков окарин, которые ещё надо было настраивать с тюнером, она знала, как заставить глину запеть. Но поговорка shit happens не зря сложена…
Но все страхи рассеялись в одно мгновение. Алёша дунул в птичкин хвост, и непросохшая ещё глина родила глухой, тихий, но чистый низкий звук.
— Круто, правда?
Алёша чуть заметно кивнул и осторожно положил птичку на стол.
— Мы её закалим в специальной печи, а потом ты её, если захочешь, распишешь яркими красками. А сейчас, если хочешь, сделаем ещё одну такую. Хочешь?
— Хочу, — сказал Алёша. Голос у него был похож на пение только что слепленной глиняной птички.
— А что это у нас дядя без дела?
— Да я лучше посмотрю, — отозвался Дмитрий.
— Нечего смотреть. Подсаживайтесь, и сотворим птиц небесных.
Творение птиц, с перерывами на чай и туалет, заняло три с половиной часа, и в итоге дядя с племянником стали обладателями собственноручно вылепленных свистулек. Птички вышли непропорциональны и немного кособоки, но они пели!
Выяснилось, что Алёша вовсе не такой молчун, каким аттестовал его дядя. Он не расщебетался жаворонком, но во время работы несколько раз односложно спрашивал учительницу, правильно ли он делает («Так?», «Правильно?» «Хорошо?»). Лидия поправляла и объясняла.
— Славно поработали. Думаю, на сегодня достаточно.
— Да, пожалуй! Алёша, ты пока посиди, почитай, а мы с тё… мы с Лидой поговорим о своём. Хорошо.
— Хорошо, — ответил Алёша голосом глиняной птички.
* * *
— Я, конечно, в этом мало что понимаю, но, по-моему, Лёша никакой не аутист. Он просто замкнутый.
— Ваши бы слова да Богу в уши, — вздохнул Дмитрий. — Я тоже надеюсь, что он просто необщительный, но врачи… им проще поставить клеймо… и теперь перед нами закрыты все двери. Садик, школа, кружки-секции… А ведь Алёшка по-своему талантлив. Самые навороченные головоломки щёлкает как орешки. Вы видели картины на стене его комнаты? Это не картины. Это пазлы. Я покупаю ему взрослые пазлы, и он их собирает, как… Ну, как будто все кусочки пронумерованы, и ему нужно только их разложить.
Они сидели на кухне и пили чай с ржаным печеньем, которое Лидия насыпала в пиалу со снегирями. Подступал вечер, сгущались сумерки, но свет они не включали.
— Один врач недавно посоветовал развивать мелкую моторику и пространственное мышление. Он сказал, что лепка — лучшее, что можно предложить в этом случае. Я стал искать… и тут увидел рекламу ваших курсов. После первого занятия я понял, что лучшей учительницы для Алёшки не найти.
— Спасибо. Но я — полный профан в педагогике.
(«Особенно коррекционной», — подумала, но не сказала она).
— А мне не нужен диплом. У вас есть свет. И Алёшка к нему тянется. Он замкнут, не любит общаться, и в то же время страдает от одиночества. А стоило вам появиться… он как будто стал просыпаться.
— Дмитрий, можно вопрос… А родители Алёши?
Ответом было молчание, тяжесть которого ощущалась физически — будто на голову положили полцентнера сырой глины..
— Простите. Наверное, не следовало говорить об этом.
— Уже заговорили. Так вот… родителей у Алёши нет. Его биологический отец — ублюдок, которому незачем жить. Существует ли он сейчас, я не знаю и не интересуюсь этим. А мать — моя сестра. Старшая, — зачем-то прибавил он.
Снова вязкой сырой тушей навалилось молчание.
— Ксюша была умной девушкой…
(«Была…»)
— … но тут повела себя как полная дура. Она поверила, что этот ублюдок её любит, а если потрахивает в свободное время и не спешит жениться, и вообще избегает разговоров о будущем — это ничего… В один прекрасный день она залетела, а когда её любимый решил, что беременный живот сестрёнки мешает постельным упражнениям, сбежал. Ксюша до последнего ждала, что он вернётся, встретит её в роддоме с букетом цветов, прибежит к нам домой и упадёт на колени перед колыбелькой, но… — он выразительно вздохнул. — Крушение идеала, который она сама себе накрутила, убило её. Не физически… Она начала пить и в считанные полгода стала алкоголичкой, а однажды просто ушла из дома. Я пытался её найти, но сами понимаете… — снова всхлипывающий вздох. — Через полгода она позвонила матери, сказала «Не ищите меня», и бросила трубку. Я до сих пор не знаю, где она, что с ней и жива ли она вообще. Мать эта история просто уничтожила. Она… — тут Дмитрий, как показалось Лидии, задумался, — получила серию инсультов и сейчас в больнице. Физически она ещё жива, но… это уже не она. Полный распад личности.
— Осуждаете меня? — спросил он после новой паузы.