И нас повели - неизвестно кто; повели под руки - неизвестно куда; нам что-то говорили - непонятно что; у меня закружилась голова, замелькало в глазах, в ушах - шум, а сердце билось тик-так, тик-так...
Музыканты играли, плакала скрипка, ревела труба, свистела флейта, грохотал барабан - бам-бам, бам-бам, а сердце мое - тик-так, тик-так!..
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
"Эпилог" романа
Среди лиц, которые вертелись и мелькали перед глазами, я заметил одно, казавшееся таким же чужим в этом доме, как я сам. Это был длинноволосый молодой человек в очках, увлеченный одним лишь делом: за всем следить и все подмечать. И, по-видимому, делал он это с удовольствием.
Когда его взгляд остановился на мне, я почувствовал, что он видит меня насквозь, видит мое сердце, видит мою тайну, мою священную тайну, - и я опустил глаза. Но все же я остро чувствовал на себе его пристальный взор; я чувствовал, что он, не переставая, смотрит на меня, и невольно, подняв глаза, уловил его взгляд, которым он пронизывал мне сердце, притягивал точно магнитом.
Не знаю, как это случилось, но мы очутились рядом, я и молодой человек в очках, и заговорили, конечно, о свадьбе, о невесте, о женихе.
Родители подвели жениха под руки к невесте. Она сидела на стуле посредине комнаты, с распущенными волосами, прикрыв лицо ладонями, - видимо, плакала. Музыканты играли, скрипка рыдала, труба ревела, флейта свистела, барабан грохотал - бам-бам, бам-бам, а сердце мое - тик-так, тик-так!
"Вот еще минута, еще минута - и все будет кончено", - подумал я.
– Корова! - неожиданно шепнул мне на ухо молодой человек в очках.
– Где корова? - спросил я, оглядываясь по сторонам.
– Вот она, - ответил он мне, кивая очками на невесту.
Заметив на моем лице выражение крайнего удивления, он прошептал мне:
– Телка, корова, сущая корова! Веник от креста не отличит, и злюка к тому же! И выходит за такого хорошего парня. Вы, кажется, его учитель?
Не знаю, он ли отозвал меня в сторону, или я его, или же мы вместе отошли, так или иначе, но через две минуты мы уже сидели рядом, как старые знакомые; молодой человек в очках - учитель невесты - рассказывал мне о ней такие вещи, о которых лучше бы и вовсе не знать.
– Помилуйте, а ее письма? - воскликнул я. - Письма ее?!
Услышав эти слова, молодой человек в очках схватился за бока и расхохотался.
– Ее письма? Ха-ха-ха! Ее письма! Ой, не могу!.. Разве это ее письма?!
– А чьи же еще?!
– Ее? Ха-ха-ха! Ее письма! Мои они! Ха-ха-ха!.. Мои письма! Мои! Мои! Мои!!
Я подумал, что молодой человек рехнулся или ему кровь в голову бросилась. Он схватил меня за руки, закружился по комнате и, похлопывая меня по спине, не переставал хохотать:
– Ее письма, ха-ха-ха! Ее письма!
Вам когда-нибудь снился радужный сон: красивый замок, добрые ангелы, прекрасные вина, свежие, только что сорванные с деревьев фрукты, благоухание, рай - и "она", принцесса с золотыми волосами... И вы летите, возносясь все выше и выше, прямо к небесам... Внезапно видение исчезает. Из лесу доносится свист, хлопанье крыльев, странный, дикий хохот - ха-ха-ха, он раскатывается по всему лесу и на опушке обрывается приглушенным зевком: а-а-а!! Перед вашими глазами зияет пропасть: вот-вот вы туда низринетесь... Вздрогнув, вы просыпаетесь с головной болью и долго не можете прийти в себя.
Такой сон привиделся мне в ту минуту, когда молодой человек стоял предо мной и, не переставая смеяться над моими письмами, перечислял достоинства моей возлюбленной... Он смеялся, а сердце мое обливалось кровью...
В зале заиграли музыканты. Скрипка плакала, труба ревела, флейта свистела, контрабас гудел, барабан грохотал: бам-бам, бам-бам! А в душе мрак, пустота.
Примечания
Впервые напечатано в еженедельнике "Юдише фолкс-цайтунг", Варшава, 1903.