Я соскользнул с оттоманки на пол, прохромал к печке и стал насыпать в нее уголь. И всё не переставал удивляться, как это Старому удалось рассказать дважды одну и ту же историю так весело и забавно. Прямо фокус какой-то! Мне захотелось тоже чем-нибудь его удивить. Поэтому я как можно дольше возился с печкой, а сам тем временем все придумывал одно стихотворение, подходящее к случаю. А потом прочёл его прадедушке:
Тот, кто себя и всех своих
Считает лучше всех других,
А всех других и все другое
Вообще считает за дурное,
Находит скучным и безвкусным,
Нелепым, глупым, мелким, гнусным,
Пусть сам избавится от шор
И свой расширит кругозор!
- Браво, Малый, - рассмеялся прадедушка, - ты чем старше становишься, тем умнее! Случай редкий, но отрадный.
- Спасибо за венок! - ответил я. - А теперь ты прочтёшь мне свою балладу, прадедушка?
- Баллада - это, пожалуй, преувеличение, - с некоторым сомнением заметил Старый. - Назовем-ка ее лучше балладкой.
Он вынул из заднего кармана пустой бумажный кулек, исписанный с двух сторон, и, когда я снова улегся на оттоманку, начал читать:
Балладка о мышах
"Мышки, мышки, мышки, мышки,
Так стучат часы в углу,
Муррдибурр-котище рыщет
Перед норкой на полу!"
Из-за черствой черной корки
Тут мышонок Удалец
Носик высунул из норки.
Все! Теперь ему конец.
Кошке, кошке, кошке
Попадаться на обед
Из-за черствой черной крошки,
Нет, геройства в этом нет!
Прадедушка спрятал в карман исписанный кулек, а я сказал:
- Славная балладка, прадедушка! Только ведь в ней говорится о том, в чем нет геройства.
- Потому-то, Малый, из нее и становится ясным, в чем геройство. Герой, например, должен уметь взвесить опасность, которой он себя подвергает. Слепо бросаться в опасность, как этот мышонок Удалец, - еще не геройство. Вот мне как раз вспомнилась одна история - про короля и блоху. Я хотел бы ее...
Но тут его перебила Верховная бабушка, крикнувшая нам с первого этажа:
- К вам гости! А через полчаса - обед!
- Ну, значит, я расскажу тебе эту историю после обеда, - вздохнул прадедушка. - Интересно, кто же это к нам пришел?
В дверь уже стучали, и вошла, запыхавшись от крутой лестницы, Низинная бабушка - в меховой шапке, с меховой муфтой, в ботинках, отороченных мехом.
- Привет, Малыши! Ну и жара тут у вас! - воскликнула она, еле переводя дыхание. Потом положила все свои меха на комод (конечно, кроме ботинок) и, опустившись в кресло, сказала: - Я как раз была тут неподалеку, у вас на горе! Пой Пфлауме продает по дешевке шерстяные носки. Вот и думаю, дай-ка загляну к хромым поэтам!
- Мы очень польщены оказанной нам честью, Анна! - с легким поклоном заявил прадедушка.
- Мы приветствуем нашу старую Музу! - добавил я.
- Я вижу, вы надо мной потешаетесь! - Низинная бабушка смешно надула губы и стала опять такой, какой мы с прадедушкой больше всего ее любим. Со мной вы всегда только шутки шутите, а вот Верховной бабушке вы читаете стихи!
- Заблуждаешься, Анна! Мы не читали ей стихотворения про Генри и его двадцать теток! Она подслушивала под дверью.
- Подслушивала? Как нехорошо! - Низинная бабушка, казалось, была очень возмущена.
Но мы-то хорошо знали, что она и сама иной раз не прочь подслушать под дверью.
Теперь она оглядывалась по сторонам, словно ища что-то, а потом спросила:
- Ну и где же оно, это стихотворение? Вы мне его прочтете?
Я хотел было ответить: "Ну, конечно!" - но тут вспомнил, что стихотворение записано на обложке "Морского календаря" и ей никак нельзя его показывать - ведь она немедленно сообщит об этом Верховной бабушке.
Прадедушка, видно, размышлял о том же. Он поспешно сказал:
- Стихотворение про Генри как-то больше подходит для Верховной бабушки, Анна. Ты как-то тоньше! (Низинная бабушка, надо сказать, весила не меньше двух центнеров.) Тебе надо прочитать какие-нибудь более тонкие стихи. Вот, например, про мышку - как она высказала своё мнение прямо в лицо коту.
- А ведь и я этого не слыхал! - удивился я.
- Ну да, Малый. Вот я и прочту вам обоим. Ну, слушайте! - Старый закрыл глаза, с минутку подумал и стал читать наизусть:
Баллада о мышке, прогнавшей кота
Вот мышка на съеденье
Назначена котом.
Застыла без движенья,
Не шевельнёт хвостом.
А кот мяукнул: "Крошка,
Не хочешь ли сплясать,
Встряхнуться хоть немножко
Да лапки поразмять?"
Тут мышка осмелела
И, сделав шаг вперед,
От гнева покраснела
Да вдруг как заорет:
"Плясать?.. Перед котами?
Как вы могли посметь?!
Пусть дрыгают хвостами
Трусихи! Лучше смерть!"
И так она кричала,
Что бедному коту
От этих воплей стало
Совсем невмоготу.
И он, заткнувши уши,
Пустился наутек.
А всем, кто это слушал,
И всем мышам - урок!
- Ай да Малыш! - с восторгом воскликнула Низинная бабушка (так она величала прадедушку) и захлопала в ладоши. - У вас еще много таких в запасе?
- Хорошенького понемножку, Анна, - сказал прадедушка. - Это относится и к конфетам и к стихам. Но, может быть, Малый (тут прадедушка кивнул на меня) прочтет тебе стишок про медведя и белку. Я написал его несколько лет назад. Ты его еще помнишь, Малый?
Я подумал, наспех повторил про себя начало и сказал, что да, помню, могу прочесть. И правда прочел:
Медведь и белка
Медведь, сильнейший зверь лесной,
Топтыгин-Косолапый,
На лапку белочке одной
Ступил тяжелой лапой.
И, не сказавши: "Ой, прости!"
Потопал обалдело
В лес, без дороги, без пути
(Медведи - знамо дело!).
Но закричала белка вслед:
"Эй ты, пузатый дядя!
В лесу таких порядков нет,
Чтоб всех давить не глядя!"
Медведь услышал чей-то писк
И зашагал потише:
"Мне предъявляет кто-то иск?
Чего, чего? Не слышу!"
Но белка прыг, но белка скок
И с ветки вниз как птица:
"Вы отдавили мне носок,
Извольте извиниться!"
Да как подскочит на сучок
И сжала кулачишки.
Вот-вот даст по носу щелчок
Опешившему мишке!
И, изо всех медвежьих сил
Взревев от изумленья,
Медведь и вправду попросил
У белки извиненья.
"Ну, так и быть! - она в ответ.
Но помни, Косолапый,
В лесу таких законов нет,
Чтоб наступать на лапы!"
Медведь сказал: "Учту я впредь!"
(Что белке было лестно.)
Кто смел, с тем вежлив и медведь,
Да будет вам известно.
Низинная бабушка сперва помолчала, потом тихонько спросила:
- Ведь вы настоящие великие поэты? Да, Малыши?
- Как бы тебе объяснить, Анна, - отвечал ей прадедушка. - То, что мы хотим сказать, мы можем выразить в стихах. И сделаем это, разумеется, получше, чем Паульхен Пинк, сочиняющий поздравления к свадьбам. Но опять же, разумеется, мы не такие уж великие поэты, как, скажем, Гёльдерлин*, о котором ты, впрочем, ничего не слыхала.