– Марта, выглядишь плохо, – замечает Алекс, и я перевожу взгляд на него.
Он в принципе выглядит тоже не очень: помятая майка, хлопковые штаны, сонный вид. В руках он держит стекляшку и беспрестанно кому-то набирает. Заметив мой взгляд, он объясняет:
– Хочу дозвониться до Дера, но его планшет постоянно выключен. А его мать не отвечает.
Я лишь качаю головой. Наверное, ребята не знают, что мы прекратили весь этот фарс с парень-девушка. Да и смысл в нем уже? Фон Дервиз все равно не смог уберечь меня от этого урода.
Я продолжаю путь к ванной и не позволяю пройти со мной Сухостою. Та просит хотя бы не закрываться. Два раза «ха».
Когда я доползаю до зеркала и смотрю в него на себя, мне становится по-настоящему плохо. Про ужасно всклоченные волосы, немного порванную лямку майки и синяки на запястьях рук я уже молчу. Но вот лицо и шея…
Если руки можно было бы скрыть под манжетами блузки, то синяк на скуле, лопнувшие капилляры на лице и в глазах, и огромный порез на щеке – спрятать было нельзя. А про шею я вообще молчу. Хотя, если одеть водолазку, можно было бы скрыть и эти отвратительные отметины. Жаль, ее у меня нет.
Теперь понятно, почему даже мои враги пропитались чувством жалости.
Я держусь о край раковины и пытаюсь дышать. Закрываю глаза, чтобы не видеть больше свое отражение. Не думаю, что смогу справиться со своим состоянием, если постоянно буду смотреть, что со мной сделал этот гад.
В какую-то секунду, когда мне кажется, что я сейчас могу упасть в обморок – так мне противен собственный вид – я готова позвать Анну и попросить помочь принять мне душ. Сильнее, чем лечь на пол, свернуться там калачиком и заскулить, мне хочется только смыть с себя следы этого урода.
Я принимаю долгий душ, воспользовавшись, первый раз душевой кабинкой Красавчика. О том, где он, и почему игнорирует звонки от своего друга, я стараюсь не думать. Вряд ли он пропитается такой же жалостью ко мне, как его друзья. Я наговорила ему много чего, прежде чем он уехал. Наверное, он еще и обрадуется, что меня кто-то проучил. Может быть, он даже позлорадствует – мол, я же тебе не говорил, не связываться с тем парнем.
После того, как я выключаю воду и заворачиваюсь в полотенце, кто-то осторожно стучит ко мне в дверь:
– Марта, я принесла тебе одежду. Можно я войду?
Блин, и как я сама не догадалась.
Я открываю дверь, и в комнату прошмыгивает Амина. Я с благодарностью принимаю у нее свое нижнее белье, джинсы и какую-то незнакомую мне кофту.
– Она с высоким горлом, – немного смущенно объясняет мне девушка.
– Спасибо, – приложив усилия, сиплю я.
Нижняя губа Амины дрожит, а затем внезапно я оказываюсь стиснутой в ее крепких объятиях. Я настолько сильно теряюсь, что не успеваю никак отреагировать на это.
– Мне так жаль, – сдавлено шепчет она, а в следующее мгновение уже выбегает из ванной.
Когда я выхожу в гостиную, то там помимо ребят меня дожидаются директор, вчерашняя медсестра, которая вроде как врач, а не медсестра, моя воспитательница. Они пытаются заговорить со мной о случившемся, но врач их быстро пресекает, уводя меня в спальню, чтобы осмотреть.
Когда я оказываюсь с ней наедине, я стараюсь убедить ее, что моя девичья честь не пострадала и в этом плане можно меня не осматривать. Она мне верит. Или делает вид, что верит.
Осмотрев мое лицо и шею, врач удовлетворенно что-то записывает в свою стекляшку, и мы вновь выходим в гостиную.
Директор с женщиной-врачом обмениваются взглядами, после чего он заговаривает:
– Марта, как ты?
Я показываю большим пальцем вверх, так как не хочется, чтобы он слышал мой пропавший голос.
Внезапно вмешивается Сухостой:
– Как она? Вы еще спрашиваете? – возмущенно начинает выговаривать она Нарышкину. – На нее вчера напали, избили, пытались задушить и изнасиловать. Да она так кричала, что у нее голос пропал! После этого вы еще спрашиваете, как она?
Ух, ты. Я, конечно, хотела, чтобы кто-нибудь озвучил мои мысли вместо меня вслух, но не думала, что этим кем-то может стать Аннушка.
– Анна, успокойтесь, пожалуйста, – весьма сдержанно реагирует Нарышкина на взрыв девушки. – Марте сейчас не нужны лишние истерики.
– Марте нужно, чтобы этого преступника изолировали от нее и всего общества, – это теперь вмешивается Амина, которая стоит у окна со скрещенными руками на груди и выглядит при этом сердитой.
– Конечно, – тут же начинает кивать Алина Анатольевна. – Он уже сидит под домашним арестом в своей комнате.