— Что это?
— О, просто трастовый фонд для нее, взамен на ее соглашение о молчании.
Последние слова стали для меня ударом под дых, и я опустила контракт обратно на колени.
— Соглашение о неразглашение чего?
Я не могла понять, что должна хранить в тайне, быть может, диск «Пятьдесят оттенков серого», который хранился у меня под кроватью.
— В документах все указано, — ответила моя мать, продолжая улыбаться странной улыбкой.
— Просто скажи это вслух, Кимберли. Что там написано?
— Ты не могла бы прочитать…
— Кимберли!
Мать побледнела.
Я тоже была в шоке — мне никогда не приходилось слышать, чтобы Кейт повышала голос.
Странная улыбка исчезла с лица Кимберли.
— Вот так значит? — она не стала дожидаться ответа Кейт. — Хорошо. Этот контракт позволит Кассии получить сто тысяч долларов, взамен на обещание никогда не контактировать со мной, и не рассказывать не одной живой душе о родстве между нами. Как только она подпишет это, мы будем мертвы друг для друга.
Она ни на секунду не отрывала взгляда от Кейт, и в этот раз я осознала, что странного было во всем происходящем.
По факту, ничего странного в этом не было.
Ее улыбка, ее тон, все с ее стороны казалось странным, потому что она была бессердечной.
Кимберли Дрезден была напрочь лишена чувства любви, и я никогда не встречала таких людей как она, до сегодняшнего дня.
— Ради Бога, Кимми, не говори так, — Крис подошел к нам сзади, и я никогда не видела такого разочарования на лице дедушки. Рядом со мной Кейт резко вздрогнула, и я поняла, что она увидела то же самое, что и я.
Нам всем было обидно, но моя мать… так и оставалась странной. Странная незнакомка, которая смотрела на Кейт и Криса так, будто они не ее родители, вырастившие ее, любившие ее. По факту, моя мать вела себя так, будто их вообще не существовало. Посмотрев на меня с выгнутой бровью, спросила:
— Так ты собираешься подписывать или нет?
Я вспомнила все дни, когда мечтала о встрече с ней, вспомнила, как воображала всё, чем мы станем заниматься вместе, как мать и дочь. Я вспомнила, как рассказывала об этом Кейт и Крису, и задумалась, было ли это причиной, что они организовали эту встречу, зачем они опять позволяли обижать себя.
Взяв ручку, я вписывала свое имя в строке, снова и снова, до тех пор, пока все двадцать страничек контракта не были подписаны.
— Пожалуйста, не присылай нам никаких денег. Мы не нуждаемся в них.
Мать рассмеялась, фальшиво.
— Ты такая же, как и они, — она с отвращением оглянулась вокруг. — И как ты можешь серьезно рассуждать об этом, когда живешь в такой дыре?
Крис вздрогнул, я осознала, что это оскорбление сильно задело его. Мой дедушка был очень старомодным человеком, тем, кто считал долгом быть кормильцем в семье, потому что он мужчина, а Кейт и я — женщины.
— Для нас это не дыра, — мой голос привлек ее внимание ко мне. — Мы счастливы здесь, поэтому спасибо за твою заботу, но нам действительно ничего не нужно, — я встала, и Кимберли тоже поднялась на ноги. — Спасибо за визит. Больше никто из нас не побеспокоит тебя снова. Но, если ты все — таки решишь, по ошибке, отправить нам деньги, я просто попрошу банк вернуть их обратно моей матери.
Ее губы угрожающе сжались.
— Сука.
— Кимберли, — закричала Кейт.
Я даже не дрогнула. Казалось, ее фальшь передалась и мне. Какая мать, такая и дочь, и все дерьмо в придачу.
— На этом все? — спросила я спокойно.
— Нет. Не все, — тут она обернулась к своей спутнице. — Я бы хотела сделать фотку с ней. И изобрази счастье. Я собираюсь показать это мужу, пусть знает, что мой драгоценный ребенок живет в хорошем месте, и что мы разрушим ее жизнь, если правда выплывет наружу.
Не сказав ни слова, я взяла телефон из ее рук, и встала рядом с ее спутницей.
— Мэм, прошу улыбнуться.
Я подняла высоко телефон, улыбнулась и сделала селфи. Это было очень легко, спасибо за фальшивую частичку внутри меня.
И только после этого, она ушла, оставив после себя пустоту.
Я смотрела, как моя мать уезжает, на чрезмерно дорогой машине, ощущая опустошение и…
Я услышала голос бабушки:
— Ох, Крис.
Я обернулась, обеспокоенная дрожью в голосе Кейт. Моя бабуля не плакала, но в глазах дедули стояли слезы, и это раздавило меня.
Я увидела все на его лице, увидела, как он обвинял себя в том, в кого превратилась моя мать, увидела, как он не мог понять, каким образом его собственная плоть и кровь могла поступить так с ними.