— Мэм, прошу улыбнуться.
Я подняла высоко телефон, улыбнулась и сделала селфи. Это было очень легко, спасибо за фальшивую частичку внутри меня.
И только после этого, она ушла, оставив после себя пустоту.
Я смотрела, как моя мать уезжает, на чрезмерно дорогой машине, ощущая опустошение и...
Я услышала голос бабушки:
— Ох, Крис.
Я обернулась, обеспокоенная дрожью в голосе Кейт. Моя бабуля не плакала, но в глазах дедули стояли слезы, и это раздавило меня.
Я увидела все на его лице, увидела, как он обвинял себя в том, в кого превратилась моя мать, увидела, как он не мог понять, каким образом его собственная плоть и кровь могла поступить так с ними.
И Кейт, моя любимая, сильная бабушка…
Я видела, как она, пытаясь успокоить своего мужа, желая забрать всю его боль и впитать ее в себя.
И все из—за того, что моя мать была такой бессердечной.
Подбежав к ним, я обняла Криса и Кейт.
— Простите меня, — у меня полились слёзы, и пустота происходящего начала отступать. — Простите за то, что вам снова пришлось с ней встретиться ради меня.
Чем больше я говорила, тем сильнее плакала. Но я не пыталась остановиться, потому что пустота отступала, и я хотела этого. Мне было это нужно.
— Я люблю тебя, бабуля, и тебя люблю, дедуля.
Закрыв глаза, я сильнее сжала их в объятиях, разрушая пустоту, забирая всю боль при помощи любви.
Моя мать была бессердечной, потому что, тем, кто ее любил, она причиняла боль.
Я не стану такой же! Не буду такой пустышкой и ненавистной. Я собиралась влюбиться, найти мужчину, который будет любить меня, и вместе с ним, я подарю Кейт и Крису внука, и мы будем настоящей семьей.
Вместе, мы больше никогда не будем лишними.
— Мы не можем вечно играть в эту игру, — предупредил Алессандро членов Совета.
— Если вы и дальше будете продолжать такие действия, то уже не сможете отделаться штрафом. Вы должны помнить, Алессандро: статус принца не может защищать вас вечно.
Слова эхом звучали в голове Алессандро Моретти даже после того, как он оказался дома.
«Гребаный Совет ликанов», — подумал он, когда потянулся за новой повязкой. Они хотели лишь мирных переговоров и посредничество, как будто это действительно остановит этих глупых щенков от дерьмовых разговоров о его семье.
Потом послышался стук в дверь, и Алессандро сразу крикнул:
— Заходи.
Ему не нужно было спрашивать, кто это, запах, распространяясь по воздуху, все рассказал.
Доменико Моретти вошел внутрь. Выше близнецов Алессандро и Алехандро, на несколько дюймов, и крепче сложен, как и полагалось наследнику клана Моретти. Он также считался самым сильным и уважаемым членом их расы, тем, чей простой взгляд мог заставить ликанов дрожать от страха.
Но это было когда—то.
Сейчас же, Доменико Моретти был всего лишь блеклой оболочкой прошлого. Теперь он стал посмешищем, над которым вся раса любила издеваться, потому что он позволил одурачить себя, будучи влюбленным.
Завидев Алессандро, сидящего на одном из барных стульев и наносящим специальную мазь на раны, Доменико резко остановился. Поскольку большинство ран, даже очень смертельных для людей, заживали всего через несколько секунд на оборотнях, Доменико знал, что существовало всего несколько вариантов, объясняющих все еще красные порезы на груди брата.
— Насколько плох яд? — спросил Доменико, его лицо и тон оставались равнодушными.
— Не очень сильный, — рассеяно бросил Алессандро, заканчивая накладывать живительную мазь и забинтовывая низ грудины.
— От таких трусов, как они, только такого и жду, — Алессандро скривил в отвращении губы, вспомнив, как щенки набросились на него, думая, что могут победить численностью.
Идиоты. Чертовы идиоты думали, что смогут одолеть его.
— Ну, очевидно, что они трусы... — тихие слова Доменико привлекли внимание Алессандро. — Не думаешь, что не было смысла их избивать? — его старший брат сделал паузу.
— Всех восьмерых, я так понимаю?
— Мы оба знаем, что они заслужили это.
— И мы оба знаем, что не тебя по правде пытались задеть.
Заскрежетав зубами на то, как Доменико может оставаться таким спокойным после всего, Алессандро выбросил использованную марлю в мусор и яростно спросил:
— Какого черта ты хочешь, чтобы я делал? Ничего, даже когда слышу, как они обзывают тебя гребаной сучкой? Или хочешь, чтобы я поступал как Алехандро, и просто трахал их подружек?
— Не совсем.
Голос Доменико оставался спокойным, несмотря на вспышку ярости младшего брата.
— Но да, я был бы признателен, если бы ты нашел женщину для постоянного траха.
Алессандро вскинул голову.
Взгляд Доменико оставался таким же непроницательным.
У Алессандро отвисла челюсть. Так он не ошибся. Этот странный тон в голосе брата ему не показался, поэтому Алессандро недоверчиво спросил:
— Ты угрожаешь мне?
Доменико не был удивлен тем, как Алессандро воспринял его слова. Всего мгновение он спорил с самим собой, зная о риске, на который идет. Однажды он дал Алессандро слово, и не было никакого шанса забрать его назад.
Риск большой, но если чему Доменико научился с тех пор, как исчезла его жена, так это тому, что любовь может иметь огромную силу над человеком.
Приняв решение, Доменико посмотрел на своего брата.
— Я не угрожаю тебе, а предлагаю сделку.
— Сделку?
Алессандро держался настороже. Заключать сделки не в духе Доменико. Его старший брат был манипулирующим ублюдком, который любил дергать за все веревочки, даже если человек не понимал, что находится под его контролем.
Доменико сложил руки за спиной.
— Да. Сделку. Я хочу, чтобы ты нашел женщину, которую сможешь трахать регулярно — только одну женщину, которую сможешь трахать на протяжении тридцати дней, и если, найдя женщину, ты все еще будешь хотеть убить каждого, кто бросает нам оскорбление, то я даю тебе свое слово. Тебе не придется снова защищать меня.
Наступил момент тишины, прежде чем младший брат недоверчиво заговорил:
— Ты серьезно?
— Хочешь, чтобы я трахал кого—нибудь тридцать дней подряд...
— Одну женщину, — поправил Доменико.
— И это все?
Брови Алессандро недоверчиво изогнулись.
— И ты станешь нормальным?
— Я же даю тебе слово, не так ли?
Алессандро медленно покачал головой.
— Какого черта, Доменико?
«Факт того, что ты спросил меня, значит, что я на правильном пути», — подумал Доменико.
— Мои интересы в этом совсем меркантильные, — Доменико направился к двери, бросив это через плечо. — Дай знать, когда найдешь подходящую девушку, и тогда мы начнем отсчет.
Наши дни
Не улыбайся, не улыбайся, НЕ УЛЫБАЙСЯ...
Но эти безумно совершенные губы все—таки изогнулись, и сердце Кассии Саммерс затрепетало, когда все девушки в аудитории блаженно вздохнули. Она не винила их за то, что они падали в обморок от его улыбки. Она была идеальной. Однако Кассия обвиняла во всем профессора.
Разве он не собирался принадлежать только ей?
— Это как раз тот ответ, который мне и нужен был, мисс Кресвелл, — одобрительно ответил Алессандро Моретти.
— Спасибо, профессор. Рада помочь вам.
Кассия заскрежетала зубами, наблюдая, как Натали Кресвелл заняла свое место и демонстративно скрестила ноги. Кассии не нужно было находиться спереди, чтобы знать, что при закидывании ноги на ногу, девушка, наверняка, показала больше, чем кусочек нижнего белья. Эта мысль заставила ее повернуться к профессору, но он уже переключил внимание на экран и нажал кнопку на пульте, показывая классу новый слайд.
— А теперь, каждый посмотрите на следующий набор соединительных слов, — Алессандро повернулся к аудитории, и в какой—то момент встретился взглядом с Кассией.
Она задержала дыхание.
На его красивом лице все еще было не читаемое выражение, но она не переставала надеяться, что он подаст ей знак. Любой. Ей просто нужно было знать, что Алессандро чувствует то же, что и она...
Натали подняла руку.
— У меня вопрос, профессор.
Профессор сразу же посмотрел в сторону другой девушки, и связь — настоящая или воображаемая — между ним и Кассией была разрушена.
Он был так несправедлив.
От этой мысли Кассия еще сильнее сползла под парту. Как профессор может вести себя так обыденно? Неужели он даже не думает о ней? Как он может смотреть на нее и не думать о том, что они делали — как он может смотреть и не жаждать большего, как она?
Даже сейчас ее мысли были переполнены воспоминаниями, все они были яркими, горячими и запретными. Даже сейчас, не закрывая глаза, Кассия могла легко вспомнить, как профессор дразнил её сосок, тот мучительный контраст между его твердостью и ее мягкостью, то, как задыхался и, как стонал профессор...
— ...вы все еще с нами, мисс Саммерс?
Твою же мать.