И вот тут-то, на заправке, я и сбегу. Или даже не сбегу, а объявлю о себе – главное, чтобы это не произошло на шоссе, на полной скорости! Что я буду придумывать, и как потом домой добираться – это уже было неважно…
Я снова высунула нос из-под воротника пальто Макмиллана. Нет, увы. Не видно с моего места датчика бензина. Зато хорошо был виден его профиль.
Чтобы хоть как-то успокоиться, я принялась разглядывать своего профессора, так некстати решившего рвануть куда-то на выходные. И поняла, что успокоительного в этом занятии еще меньше, чем в самом факте моего «похищения».
Профессор вел себя очень странно – бросал нервные взгляды на наручные часы, на стоящее низко над горизонтом солнце, периодически ругался сквозь зубы, мотал головой и пару раз даже ударился затылком о подголовник – явно специально.
– Не успею ведь… – бормотал, стискивая челюсть. – Дурак… вот ведь дурак…
С каждым ругательством его акцент становился все заметнее, слова все больше округлялись и укорачивались, теряя гласные, и под конец я его совершенно перестала понимать.
Но самое ужасное было даже не это. Самое ужасное было то, что он все время, по чуть-чуть, увеличивал скорость – на милю, на две, на десять... Спидометр-то мне как раз был виден, в отличие от датчика бензина. Но даже если бы и не был – невозможно было бы не заметить, как соседние машины остаются одна за другой далеко позади.
Страх попасть в аварию сидел во мне с самого детства – с того ужасного времени, когда мой папа потерял управление на скользкой дороге – в месте, где уже успело разбиться куча народу. Как сейчас помню его вытянувшееся лицо без единой кровинки, и его глаза, ищущие меня в зеркале, чтобы попрощаться или попросить прощения…
Слава богу, отец смог вырулить, но ведь он тогда и близко не гнал с такой скоростью! Казалось, черный внедорожник несется, чтобы перегнать само время – и я вдруг вспомнила, что профессор должен успеть куда-то приехать «до заката».
Что ж, шансов на то, что, обнаружив, он захочет отвезти меня обратно в город, становилось все меньше, и оставалось надеяться, что хоть денег одолжит на такси… Хотя, какое здесь уже такси?
Я снова осторожно выглянула в окно.
Пейзаж изменился – дорога теперь пролегала между высящимися по обе стороны красноватыми скалами, за которые цеплялись высоченные, пусть и худосочные елки и сосны. Единственным утешением было то, что дорога стала немного уже, а потом и вовсе перешла из разряда скоростных в обычную трассу. Как профессор не торопился, ему пришлось сбросить скорость до сорока миль в час.
Все остальное можно было характеризовать коротким и емким словом «жопа». Потому что если сопоставить время, проведенное в этой машине со скоростью, с которой она двигалась, получалось, что отъехали мы от города километров на сто, не меньше.
Поняв, что сейчас или никогда, я решила вылезти из своего убежища – все же сорок миль не сто. Сделаю вид, что все это время спала и ну никак не могла объявиться!
Да и вообще, можно же испуганную разыграть – мол сама не знаю, как тут оказалась! Теоретически, могли же меня чем-нибудь опоить и принести в машину Макмиллана уже бесчувственную? Могли, конечно. Зачем – это другой вопрос, на данный момент второстепенный.
Для начала я поерзала на сиденье и покашляла, чтобы не сразу пугать профессора громкими звуками.
Но, как назло, он как раз решил включить радио и кашля моего не услышал. Поискал по каналам и нашел тот, по которому без остановки крутят информацию о погоде, авариях и пробках на дороге. Вполне понятный выбор, если куда-то спешишь, но мне это еще раз напомнило о том, что надо вылезать, потому что с такой спешкой везти меня домой явно никто не будет.
Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, я приподнялась и медленно села, показушно хлопая ресницами и потирая кулаком глаз – мол, знать ничего не знаю, только что проснулась тут у вас на заднем сиденье. Не судите строго, а лучше подкиньте до дома.
Я очень боялась, что он заорет, увидев меня в зеркале заднего плана. Но произошло все с точностью до наоборот – заорала я.
Благим матом заорала – так, что у самой в ушах заложило. Так, как не орала еще никогда в жизни. Потому что то, что я увидела в этом самом зеркале заднего плана, не укладывалось ни в какие представления о нашей физической реальности и о том, что в этом мире бывает, а чего… просто не может быть.
Глаза. Те самые замечательные, пронизывающие глаза, в которые даже смотреть иногда было неудобно, до того красивые – вдруг сконцентрировались на мне и резко, в один миг… изменились.