Вот именно — больше…
Перевела взгляд на капельницу, от которой к моей руке тянулась трубочка с лекарством, взглянула на закрепленную в вене иглу, вздохнула судорожно и закусила губу, пытаясь успокоиться.
Врач же сказал, что мне сейчас нельзя нервничать.
Но слезы текли сами собой, и я, с трудом подняв тяжелую руку, вытерла их ладонью.
Все, хватит ныть. Антрон бы этого не одобрил. Да и Персен бы разозлился. Не любят они нытиков.
Не любили.
И вообще, какое мне дело, что они любят, если их не существует. Если они — плод моего бреда.
На душе лежал даже не камень — скала, мешающая дышать. Каждый вдох давался с таким трудом, что приходилось себе командовать: вдох — выдох, вдох — выдох, иначе бы грудная клетка просто не справилась со столь трудной задачей. Хорошо хоть сердце как-то умудрялось работать самостоятельно, стучало лихорадочно, сбиваясь на бег, отчего к горлу подкатывала тошнота.
Словом, состояние у меня было в самый раз для больницы. И я даже обрадовалась, когда в палату вошла медсестра, держа в руке шприц с лекарством.
Не знаю, что уж она мне вколола, но после этого уснула я быстро. И, к моему горю, в эту ночь мне ничего не снилось.
A утром, после обхода, ко мне в палату ворвалась Катька. И разревелась, увидев мою слабую улыбку.
— Васька, как ты нас всех напугала!
— Не шуми, — прошептала я. — У меня голова болит.
— Прости! — сразу сбавила тон подруга. — Ты как?
— Нормально. Слабость только. А что врач говорит?
— Не знаю, — мотнула головой Катерина. — Там с ним сейчас твоя мама разговаривает. Но, видимо, все хорошо, раз меня к тебе пропустили. Правда, сказали, что ненадолго. Не больше пяти минут.
И деловито начала выгружать на тумбочку пакеты с яблоками, апельсинами и виноградом.
— Все мытое, можешь сразу есть. Завтра еще принесу.
— Я до завтра столько не съем, — серьезно проговорила я и вспомнила Пушистика: он бы это в один присест слопал, да еще и пожаловался бы, что мало дали.
От воспоминаний сразу стало горько.
Что ж, придется привыкать жить по-старому. Забыть о своих якобы способностях. О приключениях. Ходить на нелюбимую работу, вносить в таблицы циферки и ждать пенсии. Потому что такой насыщенной жизни, как в Ландрии, у меня здесь точно не будет.
Лет в сорок завести пяток кошек, чтобы оживить пустой дом, где никогда не зазвучит детский смех. Ведь такого мужчину, как Антрон, я здесь вряд ли встречу.
И вспомнила, как была потрясена, увидев лежащего в пентаграмме красавца.
Это был он — тот, кого я когда-то в юности нарисовала, увидев во сне, и которого ждала всю жизнь, глупо влюбившись в собственный рисунок. Тот, чей облик принял Дух, пытаясь соблазнить меня в пещере.
Вьющиеся густые волосы, широкие плечи, сильные, но ухоженные руки, которые, наверное, умеют крепко обнимать. Мужественные, и в то же время утонченные черты лица. Странное сочетание. Не увидела бы воочию, не поверила бы, что так может быть.
Воочию… Скажи лучше — в бреду. В бреду можно и не такое увидеть.
А ребенка можно и без любви зачать. За деньги, например. Если мальчик родится, назову его Антоном. Антон Антонович. И будем мы с ним жить вдвоем. Ну, и с кошками, разумеется. А может, Тошка себе еще собаку захочет завести. Придется кошек с ней мирить. Так что скучно нам не будет, это точно.
— Ты меня опять не слушаешь, — ворвался в мои горькие думы укоризненный голос подруги. — А мне уже уходить пора. Пять минут прошло.
Катька встала, шагнула к двери, потом обернулась, взглянула на меня очень внимательно, и внезапно сказала:
— А ты изменилась, Васька.
— В смысле? — не поняла я.
— Не знаю, — пожала плечами подруга. — Но что-то в тебе не так.
И улыбнулась:
— Ладно, не заморачивайся. Я сама не поняла, что сказала. До завтра!
— До завтра, — вымученно улыбнулась я в ответ. А когда Катерина закрыла за собой дверь, удивленно хмыкнула: что значит — что-то во мне не так? Мудрит Катька.
Но подумать об этом мне не дали. Дверь снова распахнулась, и в палату вошла мама. Сразу начались охи-вздохи, возгласы, что нужно быть осторожнее, что родители бы не пережили, если бы со мной что-то случилось, что у отца чуть инфаркт не случился от переживаний…
Вот никогда не понимала, когда мама, пытаясь меня в очередной раз усовестить, говорила про папин инфаркт. Что значит «чуть не случился»? Инфаркт либо есть, либо его нет. Середины не предусмотрено.
Впрочем, обычно подобными словами маме удавалось вызвать у меня чувство вины. Но — не в этот раз.
Я удивленно прислушалась к себе: нет, виноватой я себя не ощущала. Странно. Кажется, Катька права и во мне действительно что-то изменилось.