А еще в доме упоительно пахло свежеприготовленной едой. В печке потрескивали поленья, а в чугунке пыхтела, пуская пузыри, какая-то каша.
Я подняла взгляд на сидевшего на печи Пушистика и растеряно произнесла:
— Это ты постарался?
— А кто же еще, — буркнул он, настороженно глядя на меня и, видимо, готовый к любой моей реакции.
Он что, думает, что я его за самовольство ругать начну?
Я сглотнула голодную слюну и слабо улыбнулась:
— Спасибо.
А потом пол почему-то ушел из-под ног, в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Вот уж не ожидала, что я такая нежная. Но, видимо, слишком необычные впечатления и чрезмерное количество проделанных на голодный желудок усилий, подорвали мою хрупкую нервную систему.
Очнулась я от того, что кто-то вливал в меня силу.
Что? Это я подумала? Откуда мне известно, как силу вливают?
Откуда, откуда… Романов начиталась, вот и знаю.
Открыла глаза и увидела сидящего у меня на животе Пушистика. Прикрыв свои огромные глаза так, что от них остались узкие щелочки, он сосредоточенно месил меня передними лапками, от которых шло явно ощутимое тепло, наполнявшее меня спокойствием и силой.
Некоторое время я молча наблюдала за его работой, потом решила подать голос. А то очень уж деловито фамильяр по мне топтался, еще синяки останутся. Или когтями поцарапает, вон они у него какие длинные. Как еще меня не проткнул до сих пор?
— Ты чего делаешь? — просипела я.
Пушистик подскочил от неожиданности, зависнув в воздухе в нескольких сантиметрах надо мной, а потом дернулся в сторону и снова настороженно взглянул на меня:
— Силой делюсь.
— А чего испугался-то?
Фамильяр промолчал, но немного расслабился.
Я медленно, прислушиваясь к себе, села на кровати.
На кровати? Я, вроде, у двери отключилась.
— Это ты меня перенес?
— А кто ж еще? — снова буркнул фамильяр.
Да что ж он такой сердитый? Бурчит постоянно, как старый дед. А еще — пугается из-за каждого пустяка, словно постоянно какого-то подвоха ожидает. Чем его ведьма так запугала?
Я взглянула на свою изодранную юбку, перевела взгляд на белоснежную простынь и тяжело вздохнула: разве можно такую грязную меня класть на такую чистую постель? Полежала бы на полу, не развалилась.
Все, хватит! Нужно, в конце концов, переодеться! Сколько можно чумазейкой ходить!
— Слышь, фамильяр, а ты можешь воду в ведре быстро подогреть?
Пушистик молча пустил луч в ведро.
— А теперь — отвернись! Или нет, лучше — вообще снаружи подожди.
Фамильяр хмыкнул и не спеша выплыл из комнаты.
А он вообще ходить может, или только летает? Забавно — лапы есть, а не ходит, крыльев нет, а летает.
Через полчаса, относительно чистая, насколько можно отмыться в тазике, поливая себя из ковшика, и одетая в — ура! — целые юбку и блузку, я сидела за столом и жадно хлебала жидкую кашу.
Почему она жидкая, я не поняла: то ли здесь так положено, то ли Пушистик пожадничал и мало крупы положил, или просто пропорции не рассчитал? Но спрашивать не стала, чтоб снова не нарваться на сердитое ворчание. Какая разница, главное — было невероятно вкусно.
Или это я просто жутко голодная?
Пушистик примостился рядом, усевшись прямо на стол, и аккуратно слизывал кашу розовым язычком. На его зубы я старалась не заглядываться.
Ела и думала, что надо бы мне побольше узнать о мире, в котором я очутилась. А для этого нужно порасспрашивать фамильяра. Кто еще сможет мне полно и подробно ответить на все вопросы? Только он.
Хотя, фамильяр у меня тот еще фрукт. Опять разворчится, язвить начнет… Да ладно, поворчит и перестанет. А мне источник информации нужен, как воздух. Так что вот сейчас поем, а потом устрою ему допрос с пристрастием.
Но, съев последнюю ложку каши и с трудом удержавшись от вылизывания тарелки, я вдруг почувствовала, что дико хочу спать. Глаза закрывались сами собой, и я поняла, что допрос придется отложить. С трудом добралась до кровати, стащила свой наряд, под который, по счастью, после мытья догадалась надеть нижнюю рубашку и, рухнув на постель, уснула прежде, чем голова подушки коснулась.
Глава 3
Я смотрел на спящую девушку и никак не мог понять, что же пошло не так? Какой-то странной была моя хозяйка.
Хозяйка… Сколько времени прошло, а меня все еще передергивает, когда я произношу это слово.
Разве мог я представить, отправляясь в тот злосчастный день на охоту, во что выльется преследование оленя, которого начали загонять мои собаки? Ведь говорил же мне придворный маг Мерлинд, что не нужно мне выезжать из дворца. Что звезды сложились в некую непристойную фигуру, которая сулит мне беды и несчастья.