Каждый знает, что ученому работать в стол трудно, если вообще возможно. К началу 70-х годов стало ясным, что писать и публиковать практически почти все, что я думаю, можно только в одной области — истории первобытного общества. С группой первобытной истории я поддерживал контакты и раньше и хорошо знал о сложившейся в ней обстановке. Руководитель группы — А.И. Першиц был весьма заинтересован в привлечении меня к постоянному сотрудничеству. Но нужно было согласие Ю.В. Бромлея. Я уже говорил о его осторожности. Некоторое время он колебался: за мной тянулся хвост и самого активного участия в дискуссии об азиатском способе производства, причем на стороне противников официальной точки зрения, и работы в крамольном секторе методологии истории. Кроме того, я уже к тому времени прослыл «неуправляемым человеком».[35] Но Ю.В. Бромлея в конце концов это не остановило. И начиная с 1972 г. я стал работать по совместительству, на половину ставки в группе, а затем в секторе истории первобытного общества Института этнографии.
Таким образом, окончательно в первобытную историю меня загнала, если можно так выразиться, нужда. По этому поводу мне невольно вспоминается стихотворение одного из самых любимых моих поэтов — В.Я. Брюсова, в котором он так объяснял свое пристрастие к историческим сюжетам:
«Когда не видел я ни дерзости, ни сил,
Когда все под ярмом клонили молча выи,
Я уходил в страну молчанья и могил,
В века, загадочно былые».[36]
18. Что дают философу собственные исследования в области конкретных наук
Жалею ли я сейчас о том, что был длительный период, когда в своей научной работе я почти полностью переключился на этнографию первобытности и историю первобытного общества? Не только не жалею, но, наоборот, считаю, что мне страшно посчастливилось. Детальное исследование становления человека и общества, а затем развития первобытного общества и его превращения в классовое дало мне возможность не только сделать немало открытий в этой области, но и далеко продвинуться в другой сфере моих постоянных интересов — в философии.
Сейчас я окончательно утвердился во мнении, что человек, который знает только философию, ничего основательного в философии сделать не сможет. Чтобы добиться успеха в философии (речь, разумеется, идет не о служебной карьере, а о получении новых результатов), нужно обязательно знать какую-либо конкретную науку — естественную или общественную.
Но знание знанию рознь. Знать ту или иную науку можно по-разному. Человек может обладать достаточно большим объемом знаний в той или иной области. Но это знание, если оно лишь расширяет его кругозор, позволяет ориентироваться в этой области, грамотно вести беседы на данные темы, но не больше, может быть названо эрудитским. Иногда его характеризуют как дилетантское. Я полагают, что о дилетантизме можно говорить только в том случае, когда человек, обладающий подобным знанием, воображает себя специалистом в данной области и пытается учить профессионалов.
Другой уровень — человек не просто знает ту или иную науку, но постоянное использует это знание в своей деятельности, в частности занимается преподаванием. Однако он при этом исследовательской работы в данной области науки не ведет. Это профессионально-практическое знание.
С высшей формой знания науки мы имеем дело тогда, когда человек занимается решением нерешенных задач, поисками истины в данной области, сам делает открытия. Это — профессионально-исследовательское, профессионально-творческое, или просто подлинное профессиональное знание. Когда в последующем изложении я буду говорить о профессиональном знании, то буду иметь в виду только такого рода знание. Такой человек является специалистом, а его знание — научным знанием в полном смысле слова. Вполне понятно, что грани между названными тремя видами знания науки не абсолютны, а относительны, но они, тем не менее, существуют.
Философ, чтобы продвигаться вперед в своей области, должен быть специалистом в какой-нибудь конкретной науке, обладать не эрудитским и не даже не профессионально-практическим знанием науки, а профессионально-исследовательским. И критерий подлинной научности его знания — не диплом об окончании того или иного высшего учебного заведения, а самостоятельные поиски в области той или иной науки.
35
Как мне сказали, именно такая характеристика была дана в отделе печати ЦК КПСС, когда дирекция Института этнографии вознамерилась предложить меня в качестве кандидата на должность главного редактора журнала «Советская этнография».