Генерал наклонился над сундуком, разглядывая ее, пальцем погладил ее по руке.
- Слава Богу! - сказал он. Повернулся к врачу. - Эта социалистическая шлюха должна выжить!
Бордельная Крыса достал сигару, зажег ее, затянулся. Он выглядел так, словно завоевал целую страну. Он сказал:
- Мне кажется, такой человек, как я, захвативший целую космическую станцию с пригоршней сторонников, нас было двадцать против сотни, такой человек может быть вам очень полезен. Нет? Человек с моими способностями может стать хорошим офицером.
Генерал посмотрел на него и угрожающе ответил:
- Идиот! Как ты смеешь? Хочешь получить повышение за убийство безоружных штатских?
Глаза Крысы сверкнули. Он спокойно выдохнул сигарный дым.
- Я не идиот. Я спас ценного человека от смерти от рук социалистов и доставил вам ценную пленницу. Я с незначительным кровопролитием захватил станцию Сол, и я уверен, когда вы подумаете, вы поймете, что поторопились со своим решением. Подумайте об этом. У нас впереди два года на корабле, прежде чем мы долетим до Пекаря, - достаточно времени, чтобы вы продемонстрировали свою благодарность. Мы все полетим на Пекарь с вами: мои люди, сеньор Осик, социалистическая шлюха, верно? Небезопасно оставлять хотя бы одного из нас, учитывая, что нам известно.
Генерал нахмурился, он как будто обдумывал последствия. Провел рукой по лицу Тамары.
- За это я вас благодарю, Мавро. Мы можем взять вас с собой. Гражданство Пекаря и никакой выдачи.
Я хотел кивнуть. Глаза у меня были закрыты, и я не хотел открывать их. Фыркнул и заставил себя проснуться.
Генерал повернулся ко мне и сказал:
- Спасибо, дон Анжело. Вы сегодня правильно поступили. Хорошо. Теперь можете спать. Вы в безопасности. Вместе со своими друзьями вы летите на Пекарь.
И хотя я встревожился, неожиданно вспомнив, что один из людей Джафари на корабле и я не знаю, кто это, я слишком устал, чтобы заговорить, поэтому закрыл глаза и уснул.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. "ХАРОН"
4
Я стою в темных джунглях, в глубоком кратере, полном неровных скал. По краю кратера прыгают и кричат тысячи призрачных паучьих обезьян, бросают сверху камни и отбросы. Я нахожусь среди больших камней, и на каждом лежит умирающий, накрытый белой простыней. Прямо передо мной лежит Флако с перерезанным горлом, одна его рука свесилась с края камня, и мне нужно побыстрее сшить его рану, если я хочу спасти его. Справа от него на камне лежит лицом вниз Тамара, у нее высокая температуры, быстро гибнут клетки мозга, и ей необходима инъекция антимозина. За мной тоже с перерезанным горлом на плоском камне лежит Эйриш. Он тянет меня сзади за рубашку, просит о помощи, но я слишком занят уходом за Флако.
В угасающем свете я пригибаюсь все ниже и зашиваю Флако горло. Разрез пищевода сразу над кадыком между двумя треугольными хрящами, видно первое хрящевое кольцо трахеи - в этом месте трудно работать быстро, потому что легко повредить голосовые связки. Но мне некогда заботиться о таких мелочах, как голосовые связки. Раньше мне не приходилось проводить серьезные хирургические операции, но сейчас я быстро зашиваю пищевод, надеясь, что делаю это правильно. Обезьяны на краю кратера кричат и завывают, и я не могу думать, не могу решить, те ли места сшиваю. Нижняя часть пищевода неожиданно кажется мне слишком похожей на тонкую кишку. Но я продолжаю шить, удивляясь ущербу, который причинен позвоночнику Флако. Потребуется серьезное лечение, сейчас я такое не могу дать. Кровь смачивает укрывающую его белую простыню.
Я осматриваюсь в поисках ровного камня, чтобы разложить окровавленные скобки, и слева от меня появляется девочка, лет десяти. Я протягиваю ей скобки, и они говорит: "Спасибо, дедушка!" и улыбается мне. Я смотрю ей в лицо - тонкое лицо с резко выделяющимися чертами, кожа светлая, как у европейца, и гладкая, как у фарфоровой куклы. Мне девочка кажется знакомой, и я рад ее видеть, но не могу вспомнить ее имени.
Я бросаюсь к лежащей на камне Тамаре, наполняю шприц антимозином, мягко поднимаю ей голову и делаю укол в шею. Эйриш тянет меня за рубашку.
- А мне ты разве не поможешь? Я умираю! Помоги мне! - кричит он.
Я оглядываюсь на него, удивляясь, как хорошо он говорит с перерезанным горлом. Лицо его усеивают капли пота, зрачки сузились от ужаса. Он снова тянет меня за рубашку, но я гневно отбрасываю его руку.
- Я занят! - говорю я.
- Слишком занят, чтобы помочь мне, старый трахальщик? Слишком занят, чтобы помочь? - Ноги его начинают дергаться, он судорожно бьется. Простыня вздымается, и я знаю, что он умирает.
Неожиданно все обезьяны на краю кратера начинают выть. Флако изгибает спину и кричит; швы рвутся и кровь брызжет из пореза. Глаза Тамары начинают стекленеть, и я понимаю, что ей нужна еще одна инъекция. Эйриш поднимает руки и протягивает их, как будто просит о милосердии.
Вздрогнув, я просыпаюсь на койке в трубе размером с гроб; над головой единственная тусклая лампа. Белые пластиковые стены пахнут новизной, слышится приглушенная веселая музыка, которая совершенно не соответствует моему настроению. У меня перед глазами по-прежнему Эйриш с перерезанным горлом, и я пытаюсь отогнать это видение, сосредоточиться на чем-нибудь другом. Сломанная лодыжка привязана к койке, поэтому я не могу увидеть свою ногу, но боль, подобная осиным уколам, говорит мне, что врачи вставили иглы, чтобы соединить мои кости - это очень длительное лечение, его обычно применяют к спортсменам.
Я знаю, что по крайней мере три часа мне нужно не двигаться, чтобы кости склеились. Я смотрю в сторону ног в поисках часов. Их нет. Я лежу в светящейся трубе, как в китайских больницах, но в такой трубе обычно есть некоторые удобства - часы, соломка для питья, монитор сновидений. Здесь же пусто, только радио играет.
"Я должен найти Тамару, - думаю я. - Проверить содержимое гормонов в катетере, позаботиться о ее руке". Прошло три дня, достаточно времени, чтобы на ее ране образовался тонкий слой недифференцированных клеток. Теперь пора омыть эти клетки новым раствором, ввести гормоны, которые помогут регенерации руки. Иначе недифференцированные клетки будут продолжать расти, как раковая опухоль. "Нужно также проверить, не поврежден ли у нее мозг, - думаю я, - посмотреть, как подействовал антимозин". Генерал, с которым я говорил, хотел, чтобы Тамара выжила. Вероятно, кто-то о ней заботится. Но все равно мне казалось, что я должен проверить.
Я вспомнил кровь, бьющую из горла Эйриша, красную струйку на черной коже. Старался отогнать это воспоминание, но не мог сосредоточиться. Мне казалось, что в мозгу у меня какой-то холодный сгусток. Я старался определить, где это холодное место, представить себе его, но оно каждый раз отодвигалось. Слишком большая доза морфия может в течение нескольких дней мешать сосредоточить внимание, но мне казалось, что у меня не просто последствия наркотика. Холодное место кажется живым, сознательным, как животное, как большая черная муха, жужжащая у меня в голове, отгоняющая крыльями мысли и вызывающая неприятные образы.
Все случившееся за последние три дня казалось мне невероятным, и чем больше я думал, тем больше убеждался, что просто сошел с ума. Вот как я рассуждал. Когда я был молод, дон Хосе Миранда, эксцентричный друг моего отца, учил меня, как служить обществу. Он верил, что общество всегда награждает тех, кто лучше других ему служит, и уничтожает тех, кто отказывается ему служить. Например, владелец небольшой больницы в нашем городке всегда вкладывал в нее много средств. Поэтому у него было медицинское оборудование, какого не было в других больницах, и поэтому к нему больные приезжали издалека. Это сделало его очень богатым и известным. У него было много друзей, прекрасная жена, и никто ему не завидовал, потому что все считали, что он этого заслуживает. Общество наградило его за службу, которую он исполнял. Дон также указывал, что человек, который ведет себя по отношению к обществу, как паразит, никогда не чувствует себя в безопасности. Диктаторы, нечестные бизнесмены - все те, кто паразитирует на обществе, часто гибнут. Если общество не уничтожает их физически, оно разрушает их дух, и они чувствуют себя несчастными.
Чтобы подтвердить свои слова, дон Хосе надевал свой белый костюм, брал палку с позолоченной ручкой и вел меня на рынок, показывал плохих людей на улицах и объяснял, почему общество уничтожает их жизнь.