- Вчера вечером мы в знак дружбы привели вас в свои дома! А вы что сделали? Вы соблазнили наших дочерей!
Поблизости от меня засмеялись.
- Какое высокомерие! - кричал Цугио. - Вы думаете, это весело? Думаете, забавно осквернять нашу кровь? Мы обсудили это на самом высоком уровне! Сам президент Мотоки принял решение: Мотоки наняла вас, чтобы вы сражались с ябадзинами, а не вступали в связь с нашими женщинами. Эти три женщины опозорили свой народ, свои семьи и свою корпорацию. Они восстановят свою честь! - И в этот момент словно невидимое стекло накрыло меня, и весь остаток дня я ходил как во сне, смотрел на все, как не имеющее ко мне отношения.
Трое адъютантов Цугио приблизились к трем девушкам в белом и встали перед ними, лицом к ним. Член семьи занял позицию справа от девушки. А слева оказались три самурая в зеленых боевых костюмах, они извлекли мечи и прижали их к шеям девушек. Потом адъютанты протянули каждой девушке по короткому мечу, wakizashi, девушки протерли лезвия и прижали их к животу.
Адъютанты что-то негромко сказали девушкам и кивнули. Две из них вонзили мечи себе в живот, а самураи взмахнули длинными мечами и снесли им головы, прежде чем они смогли унизить себя криком.
Третья девушка продолжала сидеть, держа меч у живота. Она посмотрела на труп девушки справа от себя, и стоическое выражение ее лица сменилось страхом. Она уронила меч и начала вставать, но стоявший рядом адъютант схватил ее за руки и заставил снова опуститься на колени. Все японцы были явно рассержены и потрясены ее трусостью. К девушке подбежала ее мать и начала что-то настойчиво говорить. Она вложила дочери в руки меч и делала движения в сторону живота, показывая, как дочь должна с ним поступить.
Адъютант еще немного поговорил с девушкой, и та расплакалась. Он снова вытянулся, и все японцы смотрели с ожиданием. Адъютант кивнул девушке, и та воткнула меч в живот, всего на толщину пальца, только чтобы ощутить боль. И самурай рядом с ней тут же отрубил ей голову. Как хорошие солдаты, мои companeros и я продолжали стоять по стойке смирно.
Генерал Цугио произнес речь о храбрости, проявленной этими женщинами.
- Даже у женщин больше храбрости, чем у некоторых из вас! Видите, как они спокойно встретили неизбежное? Их храбрость должна всем нам послужить великим примером. Некоторые начали сомневаться в вашей храбрости. Некоторые даже смеялись над вами! Когда же вы решитесь сражаться? Неужели вам хочется умереть с голоду?
Он все говорил и говорил. Наши люди переминались с ноги на ногу, и я чувствовал их беспокойство. Кто-то за мной крикнул:
- Мы ничего не боимся!
Другие одобрительно зашумели. Все это снимали на голографические ленты. Мотоки не сумела подкупить нас и решила добиться нашего участия в войне другим путем.
Когда Цугио кончил разглагольствовать, вперед вышел Гарсон. Он нервничал; облизывал губы и приглаживал волосы, пристально глядя на нас. Я видел, что он хочет призвать нас к немедленным действиям.
- Мuchachos, генерал Цугио и все граждане Мотоки, - обратился он. Кто-то прошептал в микрофон: "Приготовиться!", и началось перемещение в рядах. Гарсон продолжал: - Мы заслужили свое оружие и готовы показать, что можем применить его! Мы люди войны, а не трусы, над которыми можно смеяться!
- Со времен Кортеса ни одна испанская армия не была на таком далеком берегу и не встречала так много сильных противников. - Мне показалось забавным, что Гарсон всех индейцев, химер и людей разных национальностей возвысил до испанцев. Он беспокойно смотрел на нас, и в голосе его звучало напряжение и искренний страх. - Но хоть нас немного, я напомню вам о тех великих деяниях, которые совершил Писарро - он особо выделил имя "Писарро", - и его небольшой отряд в сто восемьдесят человек.
И я неожиданно понял, что он собирается сделать. Имя "Писарро" он произнес как тайный пароль, и это так и было на самом деле. Жители Мотоки никогда не изучали деяния конкистадоров, не знали их предательства. Я чувствовал, как напряжена стоявшая рядом Абрайра, и неожиданно понял, почему она нервничает, почему кое-кто из наших людей остался в лагере. Посмотрел в сторону индустриального парка, где находится арсенал. Его нужно захватить прежде всего, и я инстинктивно понял, что на него уже напали. И действительно, человек в полном вооружении стоял на крыше низкого здания и размахивал зеленым сигнальным флагом.
- И подобно Писарро, - продолжал Гарсон, - мы оказываемся в прекрасном новом мире. И, как у Кортеса, наши корабли сгорели за нами! У нас нет другого выхода - только идти вперед и сражаться! Нам предстоял трудный выбор. Никто этого не хотел. Никто из нас не хотел, чтобы наши неподготовленные companeros вышли против ябадзинов. Мы не хотели видеть, как они умирают. Но что нам оставалось делать?
Гарсон помолчал, как бы давая всем возможность сообразить, что оставалось делать.
- В соответствии с законом Объединенных Наций Земли я публично заявляю о нашем намерении восстать и образовать новое независимое государство.
Кто-то в толпе закричал:
- Гарсона в президенты!
Как один, пять тысяч человек закричали:
- Да здравствует Гарсон! - и обнажили оружие.
Никакой засады не было. Японцы изумленно раскрыли рты и лихорадочно осматривались. С полдесятка тяжелых лазеров Бертонелли сожгли генерала Цугио и его свиту.
Капитан Эстевес закричал: "За мной!" и побежал к невысокому холму, на котором расположились чиновники корпорации. Наша колонна раскололась, большинство направилось в индустриальный парк, где работали почти все жители Мотоки. Но наши люди бежали беспорядочно. Только несколько предводителей, по-видимому, знали, что делать. Толпа ошеломленных японцев осталась сзади. Абрайра крикнула:
- Muchachos, сдерживайтесь! Убивайте только в случае необходимости!
Взбегая на холм, я чувствовал себя сильным, быстрым и могучим. Я привык к повышенной силе тяжести, и небольшая пробежка не утомила меня. Мы миновали ряд домов; несколько химер ухватились за карнизы, одним гибким движением взлетели на крыши и дальше побежали по ним; они стреляли по немногим горожанам, вышедшим поглядеть, из-за чего шум.
Защитное вооружение придавало нам анонимность. Я бежал как часть толпы, отрезанный от остального мира. Не чувствовал запаха крови и сожженных волос тех, кто пытался оказать сопротивление и кого мы расстреливали. Неотчетливо слышал свист стрел и "вуш, вуш!" плазменных ружей. До меня доходили лишь удивление, страх и гнев на лицах наших жертв, как будто я вижу японцев в голограмме. В нескольких местах произошли стычки. Несмотря на сумятицу, наши люди сражались великолепно. Я достал свой небольшой складной лазер, но ни в кого не стрелял. Мы размахивали оружием, и большинство от страха не сопротивлялось. Страха оказалось достаточно. У Мотоки на дежурстве оказалась только сотня вооруженных самураев, и я видел нескольких из них на холмах, они своими слабыми лазерами пытались расстрелять наших людей. Из домов выбежало несколько человек и попыталось отобрать у нас оружие. Их отбросили, как мешки с бобами, потом расстреляли.
Я понял, что это восстание запланировано Гарсоном. По крайней мере его офицеры о нем знали заранее. Хотя наше нападение происходило беспорядочно, оно не удивило наших предводителей. И хотя Гарсону не удалось захватить корабль для возвращения на Землю, самураев он перехитрил. Я восхищался смелостью Гарсона.
Мы расстреляли стеклянные панели здания корпорации и ворвались внутрь. Я с удовольствием слышал крики ужаса изнутри и видел испуганные лица секретарш. Бежал вместе с толпой по мраморным лестницам. Наемники расстреливали или рубили на куски тех чиновников, кто пытался помешать нам, и временами коридор бывал просто забит телами.
Остальные группы задержались на нижних этажах, но Абрайра, Мавро, Завала и я продолжали подниматься вверх, в коммуникационный центр, где расположена единственная радио- и голографическая станция Мотоки. У микрофона стоял диктор и что-то отчаянно говорил в него. Мавро схватил его за руку и швырнул на стену.
Я вбежал в голостудию и увидел четырех операторов, которые снимали в окна сцены внизу. Их лица были искажены ужасом, и я взглянул на монитор на полу, который показывал, что они снимают.