И вот мы движемся им навстречу на скорости 120 километров в час, надеясь, что наше древнее оружие - простые пули и снаряды - смутит их. Теперь я в это не верил. Не мог поверить, что на ябадзинах только тонкая защита от энергетического оружия. Я сжал челюсти и постарался успокоиться.
Абрайра свернула налево и заняла место в строю. Наша тысяча машин образовала клин, в голове которого шли суда с установленными на них пулеметами Хаусера. Они были одновременно благословлены и прокляты: пулеметный огонь уничтожит все в пределах досягаемости, но они оказывается в самой голове нападения. Я был рад, что наша машина не получила такое оружие.
В защищенном центре строя, в середине V, я видел машину Гарсона. За пушкой сам генерал, рядом с ним инвалидное кресло Тамары, самой Тамары я не видел. Должно быть, ее уложили на пол.
Я слышал, как компадрес в моем взводе выкрикивали ставки:
- Три к двум, что группа де ла Куско уничтожит больше всего машин! Три к двум!
Машина де ла Куско шла в самом опасном месте, в голове клина. Ответ:
- Барзум ставит миллион на победу де ла Куско! Барзум ставит миллион!
Чей-то низкий голос:
- Говорит Мотт. Ставлю два миллиона, де ла Куско поджарят. Два миллиона за то, что де ла Куско поджарят.
И тут в свой микрофон закричал сам де ла Куско:
- Принимаю ставку!
Все рассмеялись, потому что в случае проигрыша де ла Куско нечего беспокоиться об уплате.
Все смеялись и ставили огромные суммы: чтобы заработать их на Земле, требуются годы. Ябадзины шли тремя линиями, в двухстах метрах друг за другом, и их машины располагались парами, так что мы попадали бы под перекрестный огонь, проходя между ними. Гарсон приказал всем свернуть на север, мы так и поступили, потом тоже разбились на пары. Ябадзины ответили поворотом. Я мысленно подсчитал, сколько времени будет длиться битва, если мы столкнемся на полной скорости: учитывая дальность поражения в двести метров, нам предстоит пройти 800 метров на скорости в 240 километров в час. Это означает, что мы будем в пределах досягаемости их оружия меньше двенадцати секунд; вся битва будет продолжаться двенадцать секунд, хотя мы при этом пройдем через три фронта.
Я не мог представить себе, что трижды рискну жизнью за двенадцать секунд. Гарсон снова развернул все машины навстречу ябадзинам, и я попытался перейти в состояние munen, отсутствие сознания.
Мои компадрес продолжали смеяться и делать ставки, но их голоса, казалось, ушли далеко и стихли. Остались только машины ябадзинов. Я смотрел на них, как кошка смотрит на мышь, готовая прыгнуть. Челюсти не дрожали, зубы не стучали. Я был спокоен и полностью владел собой, и, хотя наша машина подскакивала на буграх, мне казалось, я вижу тропу, ведущую нас к ябадзинам. Я воображал, что могу выбрать любую цель, и враг упадет под моими выстрелами. Я чувствовал себя неуязвимым: это чувство знакомо солдатам, идущим умирать в бою.
Мы словно медленно поднимались им навстречу, слишком медленно. Я видел ябадзинов, они приближались в своих красных костюмах цвета окружающей пустыни, видел, как солнце отражается на тефлексовых пластинах их брони. Но время для меня не остановилось. Я не достиг Мгновенности, того состояния сознания, когда миг включает в себя вечность. Абрайра утверждала, что она и другие научились достигать этого состояния по своему желанию, и, возможно, с ее снадобьями с Эридана это и правда. Я надеялся достичь этого состояния в бою, думал, что мне помогут собственные средства, но этого со мной не произошло.
Мы плыли навстречу ябадзинам как по темному длинному туннелю. Столкнулись с их первой линией, и обе армии одновременно начали стрелять. Прекрасные мирные "вуф, вуф, вуф" послышались от пушек ябадзинов, похожие на звуки голубиных крыльев, когда голуби пытаются парить в воздухе. Наша машина подпрыгивала на буграх, я полусогнул ноги и держал ружье нацеленным. Ябадзины начали стрелять из своих лазеров, и я увидел серебристое свечение перегретого воздуха. Мы ответили громовым залпом из пулеметов и самострелов, и машины ябадзинов перед нами словно раскололись.
Полетели осколки брони, как береговая галька в бурю; я увидел, как отлетела левая рука одного из артиллеристов ябадзинов, словно сделанная из папье-маше. Машина непосредственно перед нами превратилась в огненный шар, огонь охватил и две соседние машины, водители бросали суда в разные стороны, пытаясь уйти от нашего огня. Я услышал крик, но он доносился не в шлемный микрофон, и понял, что это от удивления и боли кричат ябадзины. Мы были среди них, справа совсем близко машина, полная ошеломленными людьми, передний артиллерист исчез, в воздухе обрывки красной брони, словно он только что взорвался; водитель пригнулся к сгоревшей контрольной панели; стрелок с лазерным ружьем навалился вперед, в плече у него кровавая рана; стрелок из плазменной пушки посылает в воздух над нашими головами залпы плазмы - я выстрелил в стрелка с ружьем, и шлем его раскололся и взорвался; потом взял самострел, и артиллерист раскололся надвое у пояса. Перед глазами у меня вспыхнуло белое пламя, правый глаз закрылся. Такая вспышка мгновенно сожгла бы радужную оболочку обычного глаза. Я потер глаз рукой, смахнул лазерный залп какого-то ябадзина, словно муху.
Машина наших компадрес перед нами приняла на себя сильный огонь. Задний пулеметчик поворачивался, передний упал. Перфекто упал на колени, плазма капала с его грудной пластины, до конца схватки он прикован к полу. Мы сближались со второй линией, и у меня не было времени думать; машина ябадзинов нацелилась ударить по нашей тараном, и я выстрелил дважды, прежде чем снял водителя. Он резко свернул налево и нажал на тормоза, умирая; его товарищи не успели среагировать на этот маневр; одна из соседних машин столкнулась с поврежденной, взлетела в воздух, повисла, как неудачно брошенный диск, и ударилась о землю прямо перед нами. Она взорвалась, и мы оказались перед последней линией ябадзинов.